Издание воистину уникальное. Дело не только в том, что до сих пор никто не издавал два перевода «Catcher in the Rye» Сэлинджера под одной обложкой, хотя их действительно никогда так не издавали. Дело вообще в том, что издавать два перевода одного и то же произведения одной книгой в России (а может, и во всем мире, кто же знает, как там издаются книги в Чили или в Ботсване?) как-то не принято. Как будто бы есть опасность того, что переводы если не подерутся, то обзовут друг друга нехорошими словами.
Вражда переводов не более чем шутка, конечно, но есть и другая причина: зачем нужно читать один и тот же роман два раза подряд, пусть и в разных переложениях? Не будет ли достаточно и одного? А уж в чьем переводе, это как карта ляжет. Можно ведь и книгу подкинуть, как монету, заранее загадав — «орел» или «решка».
Читать подряд два перевода — Риты Райт-Ковалевой и Максима Немцова — никто и не заставляет. Главное, что новое издание в серии «#правильные_книги» дает свободу выбора.
Выбрать, какой перевод читать, можно наугад, можно эмпирическим путем, а можно оба перевода читать параллельно. Или через абзац. Или через предложение. Издание, как и вообще перевод, есть выбор — одного слова над другим, одной конструкции над другой, одного названия перед другим. (Если еще добавить оригинал посередине, получится, как в сказке: направо пойдешь — Немцова найдешь, а налево пойдешь… ну вы поняли).
Какие бы склоки несколько лет назад не вызвал новый перевод Максима Немцова «Ловец на хлебном поле», страсти вроде бы улеглись. О чем тогда спорили? Кто о тексте, кто переходил на личности. К какому консенсусу пришли? Да ни к какому.
Оба перевода уже изучаются в университетах, оба переводчика только укрепили свою репутацию со времени, прошедшего после мини-скандала, оба перевода нашли своих читателей и почитателей.
Сэлинджер у двух переводчиков был разным. По-другому и быть не могло. Райт-Ковалева и Немцов — люди разных эпох, разного воспитания и образования, их даже географически разделяет вся Россия.
Скромная выпускница мединститута, подруга Хлебникова и Маяковского, биографистка шотландского поэта Роберта Бернса — современный читатель за молодостью лет не знает бурного литературного прошлого Риты Райт. Позабылось, как Райт варила кашу в котелке уставшему поэту Хлебникову, стыдливо прятала свой фиктивный брак, вела хронику жизни Маяковского.
Максим Немцов, уроженец Владивостока, тоже был близок поэтам, но другим, подпольно-андеграундной направленности. Поработав на разных поприщах, Немцов организовал «Лавку языков», первую интернет-платформу для переводов всех мастей, где сам в этой лавке был и управляющим, и поставщиком (переводов). После передислокации в Москву Немцов имел неоспоримое преимущество перед Райт-Ковалевой (к тому времени уже скончавшейся): после развала СССР и открытия границ переводчик мог попробовать гамбургеры в Нью-Йорке, сам, без посторонней помощи чьей-либо дочери. Колфилд Немцова словно бы повзрослел на несколько лет, теперь уже не пряча сквернословия и сленговые словечки под губой, а свободно их выплевывая. Новый Холден сам видел все фильмы и сам читал «Атлантик Мансли», а не слышал о них из чьих-то пересказов.
Биография Райт (так, кстати, никем до сих пор не написанная) усохла до ее переводческих заслуг да популярной цитаты из Сергея Довлатова, литературного «соседа» Сэлинджера — обоих в разное время публиковал легендарный журнал New Yorker, о том, что у Райт «самый лучший русский язык».
Переводчица Сэлинджера, Эдгара По, Фолкнера и Кафки, Райт Ковалева не выезжала из страны (и не одна одна), плохо знала американские реалии и просила дочь (тогда уже тоже не подростка) растолковать ей молодежные реалии. Холден Колфилд у Райт разговаривал с серебряновечной выспренностью, гамбургер называл котлетой (и это сейчас, в эпоху, когда уже митболы могут устареть в любой момент), избегал с пуританской серьезностью ругательств.
Как ни воевала Райт-Ковалева за включение в ее перевод вполне невинных сквернословий, советская цензура их не пропустила. Все вокруг для Холдена было «липой». (Как же быстро все-таки устаревает «природный» сленг — «липа» как фальшь, «капуста» как деньги).
Пока роман переводился и перепереводился, писатель Сэлинджер сам оброс таким количеством мифов и преданий, что его искусственно созданная мистическая отшельническая персона перекрыла саму книгу.
Как от перевода к переводу менялся Холден и Нью-Йорк, так менялся создатель Холдена в глазах читающей публики. «Ловец над пропастью» как будто бы ушел в тень, и уходил все более, чем больше рос миф о затворничестве Сэлинджера.
Кусочки мифа, скармливаемые публике писателем и его кругом, усваивались, как уже пережеванная каша. И что якобы Сэлинджер перестал писать, и что никуда не выходил из дома, и что перестал давать интервью, и что вообще отсек все контакты со внешним миром.
Миф не терпит несоответствий, хотя и имеет причудливую логику. Сэлинджера как личность тоже интерпретировали как могли, толковали в хвост и гриву, упивались историями вокруг текста, а не самим текстом.
А роман-то ведь никаким мифам не поддавался, и в каком бы переводе он ни был, оставался живым и натуральным. А никакой не «липой». Всяко-разно.
Источник: Labirint.ru