Юрий Буйда: «90-е годы стали кипящим котлом»

Интервью Юрия Буйды для проекта «Народная книга. Были 90-х». В 2016 году Юрий Буйда, лауреат премии «Большая книга», порадовал своих читателей сборником рассказов «Покидая Аркадию. Книга Перемен». Новинка посвящена «смутной эпохе» – 90-м годам прошлого века.

Художественный взгляд Юрия Буйды имеет мало общего со стереотипными представлениями о «лихом десятилетии», возникшими в общественном сознании: предметом исследований для писателя стали не социальные и политические перемены, а перемены во внутреннем мире героя 90-х.

Что определило выбор тематики Вашей новой книги?

«Покидая Аркадию» как книгу и тем более как сборник рассказов о 90-х я не задумывал. Рассказы писались, как писались. Потом они как-то начали собираться сами собой, и я вдруг понял, что у меня неосознанно реализуется попытка рассказать о «времени реформ». Я даже нашел к ней эпиграф из Георгия Иванова: «Невероятно до смешного: Был целый мир - и нет его». Потом я понял, что 90-е годы в каком-то смысле типичны для истории России. Потому что история России в целом – это история нескончаемого перехода…

Вся история России – сплошной переход?

Почти вся.

С призвания варягов и так далее?

Конечно! Просто это разные переходные периоды. Некоторые из них приобретали характер стремительный, бурный, как при Петре, другие, как при Екатерине, – более плавный. Потом опять буря, которую не желал вызвать Александр, освобождая крестьян; затем старт конституционного процесса в начале XX века; потом – Октябрь; ну и… Переходных периодов в России было очень, очень много.

Я сейчас оглядываюсь на 80-е и 90-е годы и вижу, что мы уже с тех времен несколько раз страну поменяли, если говорить об идеях. Та Россия, которая была в начале 90-х годов, уже во второй половине того десятилетия с трудом узнавалась. А в середине нулевых вообще перестали узнавать 90-е. И сегодня это десятилетие воспринимается размыто.

То есть временные рамки 90-х трудно обозначить?

Да! Когда они начались? В 70-е? В 80-е? А когда начались наши «новые» разногласия с американцами? Не вчера ведь, а в 1994-1996 годах, как выясняется. Запад скептически относился ко всем нашим переменам.

Вспомните, ведь отказ Ельцина подписать договор СНВ-2 в каком-то смысле «поставил точку» на России в глазах американских политиков. И тогда они заявили устами Мадлен Олбрайт: «А мы все равно будем расширять НАТО. Никакие перемены в России ничего не изменят».

Ельцин американцев явно не устраивал, а сегодня многие россияне его считают этаким «национал-предателем». Можно сказать, что уже в 1996 году мы снова стали врагами США. Ну, не врагами как таковыми, а, так сказать, «неудобной, нежелательной» страной.

Именно в этом промежутке между 1994-1996 годами Запад и убедился, что Россия как была Россией, так и осталась ею. В том виде, в каком Россия существует, она не может вписаться ни в Трансатлантический союз, ни в какие другие без потери себя: слишком большая страна, слишком сложная страна, совмещающая самые разные социальные уклады – от пещерного, феодального до ультрасовременного, технологически продвинутого. Россия – страна «переходного» уклада. То есть книга «Покидая Аркадию», в общем, не о 90-х. Она о переходности.

Но тема 90-х в ней явно прозвучала.

Да, я обозначил исторический момент внезапного исчезновения формальных ограничений, тех, что не позволяли большинству людей быть предоставленными самим себе. Именно в этот момент выяснилось, что с ситуацией «беспризорности» кто-то справляется, а кто-то нет. Жить без ориентиров оказалось очень страшно.

А каковы Ваши личные впечатления, полученные в 90-е?

Мне было 37 лет, когда все это началось. Впрочем, смутная эпоха началась немного раньше. В те годы иногда удавалось внезапно, даже неожиданно, заработать хорошие деньги. А иногда приходилось варить одну куриную ногу на всю семью. И такое тоже было. Когда в 80-е годы у меня стали «складываться» рассказы, которые уже не хотелось выбрасывать, я осознал, что их, скорее всего, в Советском Союзе не напечатают никогда.

«Ну, – думаю, ладно, – потом посмотрим, как оно сложится». Потом: БА-БАХ!!!! 91-й год! Мне, как писателю, эта перемена принесла огромную удачу. Правда, платили за публикации гроши, но зато была возможность издаваться. Меня стали публиковать в разных изданиях, многих из которых уже не существует. Потом стали выходить книги, то есть я как писатель состоялся во многом благодаря 90-м годам. С формальной точки зрения.

Проще говоря, Вы довольны этой эпохой?

Нет. Понимание писателем плюсов этого времени не должно и не может быть, особенно в России, показателем состояния всего общества. Поэтому, когда сейчас говорят: «А вот газетам было хорошо! А вот писателям было хорошо. А вот все было можно!» – я всегда предлагаю вспомнить о том, что творилось за пределами Москвы. Впрочем, даже в Москве миллионы еле-еле сводили концы с концами, а уж в регионах…. Если человек получал пенсию в размере 1900 рублей и из них 1400 он отдавал за квартиру, значит, на жизнь у него оставалось 500 рублей. На месяц. Такое положение ломало очень многих. Человек понимал, что ничего твердого, ничего надежного не осталось.

Одно дело, когда тебе тридцать лет, твои руки, ноги, голова на месте, и ты можешь либо стрелять, либо пахать, либо продавать или еще что-нибудь делать, а другое дело, когда тебе, скажем, семьдесят: ты – еще не труп, но тебя уже никуда не берут, намекая, что ты ни на что не способен.

Да и психологически очень трудно было вынести крах всей своей жизни, если, скажем, вдруг закрылся НИИ, которому человек посвятил всю свою жизнь.

Совершенно верно. Это было очень сложное время. Оно открыло массу возможностей для людей в крупных городах. И, разумеется, многомиллионники потянули в себя, как пылесосы, провинцию. В Москве перед 90-ми годами было около 8 000 000 жителей, а стало около 20 000, по данным учреждений водоотведения и торговли. Благополучие, между прочим, начнется тогда, когда снизится количество проживающих в Москве и в Московской области. Как военные говорят: «Движение колон выстраивается по отстающим».

Бытует мнение, что реформы были исторической необходимостью, что они очень долго назревали и что плата за эти долгожданные перемены неизбежна.

Вопрос в цене. Она оказалась слишком высокой. Адекватна ли эта цена?

Когда новая жизнь навалилась, все закричали: «Да мы же не этого хотели-то! Не бейсбольных бит, не этих вот бритоголовых! И нищеты мы не хотели, ни смерти от голода, ни развала промышленности!» 90-е годы, конечно, в памяти большинства людей – мрак. Вернее, хаос. Убийственный. Хотя творческое, энергичное меньшинство вспоминает 90-е с благодарностью. Но на мнение меньшинства я все-таки не стал бы равняться.

Реакция писателя, который двадцать лет писал в стол и вдруг в 90-е начал печататься, – это не реакция жителя маленького города с населением в 30 000 человек, который лишился работы, потому что из семи заводов пять закрыли, а на двух сократили вдвое и персонал, и зарплату. И выживайте, как хотите. И семья из семи человек в этом маленьком городке иногда жила на пенсию старухи-матери.

Это и есть та самая плата за перемены. Подчас болезненная и кровавая. И радоваться тут совершенно нечему. Просто следует сказать: «Да, люди пережили это. И никто не хочет к этому возврата. Никто. В том числе многие из тех, кто успешно пережил 90-е. Они тоже помнят бейсбольные биты».

До сих пор расплачиваемся? В Вашей книге «Покидая Аркадию» есть замечательный рассказ – «Длинные тени». Эти самые «длинные тени 90-х» по сей день на нашу жизнь падают?

Конечно, падают. И будут падать. Я пришел, помню, в 2000-м году устраиваться в одну редакцию и заметил коллективное восхищение шефом. Спрашиваю: «А что вас восхищает?» (Подчеркиваю – это был уже 2000-й год!). Мне отвечают: «Ну, вот ты можешь взять в банке кредит 100 000 долларов?» Говорю: «Теоретически могу. Но дальше порога я их вряд ли унесу». – «А он может дальше порога унести эти деньги, и даже знает, куда их пристроить и как их сохранить». И это 2000 год! Всего 16 лет назад!

Или 2012 год. Совсем недавно. Провинциальный город. Пришла одна женщина, пожилая пенсионерка, но еще крепкая, снимать деньги, а банкомат сообщает: «Операция невозможна!» Она и так, и этак пытается с банкоматом справиться – ничего не выходит. И тут к ней подходят две тетки и говорят: «А твои деньги вон та баба, видишь, уже сняла и уходит. Она ведь перед тобой снимала. Следовательно, она твои деньги и забрала». Логично, да? И что вы думаете, случилось дальше? Они все втроем бросились к уходящей тетке возвращать деньги…

Вот такая финансовая «грамотность»... 2012 год… И это тоже в каком-то смысле последствия 90-х. Поэтому всяким мошенникам до сих пор легко и вольготно живется на Руси. Им не надо прибегать к особенно сложным ходам. Деньги у населения отнять очень легко.

Что, по-Вашему, наиболее сильно омрачает воспоминания об эпохе 90-х?

Самое страшное заключается в том, что расплата за реформы шла живыми людьми. Я вспоминаю эти дикие драки на московских рынках, вспоминаю всех этих парней в спортивных костюмах… Где они? Целое поколение ушло в землю. Но можно по-снобистски сказать: «Да у них ни мозгов, ни души не было! И ни на что другое они не были способны, кроме как убивать и самим погибать». Но это же живые люди – с матерями, с сестрами, с женами, многие с детьми!

Иногда мороз по коже пробегал, когда такой человек смотрел на тебя жуткими пустыми глазами, будто прицеливался из двустволки. Но все равно – это же живые люди. И если такого человека во что-то встроить, в какую-то систему, он будет работать, приносить определенную пользу. Себе хотя бы. И в этом деле уже есть некоторые позитивные изменения. По крайней мере, мы уже не видим подобных людей на улицах.

А может быть, 90-е и не заканчивались? А только поменялась «облицовка» нашей жизни, а так называемые «пацанские понятия» сохранились? «Реальный пацанизм» остался? Или ушел? Или только поменялась атрибутика?

Он остался, но он трансформировался. «Реальные пацаны» стали взрослее. У них дети, а у некоторых уже и внуки. У них уже сошла мозоль с указательного пальца правой руки, которым он нажимал на спусковой крючок автомата Калашникова.

Но у многих вместо мозоли и спортивных штанов появились погоны?

По-разному. «Реальные пацаны» остались. Они сейчас выглядят иначе, ведут себя иначе. Многие теперь с депутатскими значками. Некоторые стали мэрами. Один такой мэр за время пребывания на своем посту добился повышения сбора налогов с 38 до 94%, построил новую больницу, отремонтировал дороги, уличное освещение.

На него постоянно местная либеральная общественность наезжала: «А! Бандит!» Ну да… Он часто собирал бывших братков, которые кто рынком владеет, кто базой стройматериалов. Договаривался с ними.

В итоге в городе появился стадион новый, спортшкола ожила. И все знали, что у градоначальника – темное прошлое. Они уже не стреляют. У них другие отношения складываются. Потихоньку менталитет меняется.

А недоверие огромного количества людей к официальной трактовке событий и явлений окружающей жизни, оно тоже идет из 90-х? Согласитесь, большинство прохожих при виде нищего сегодня делает такое заключение: скорее всего, попрошайка относится к какой-то актерствующей группировке. А если, например, «сняли» крупного чиновника, значит, он просто вовремя не «откатил» кому надо.

Вы знаете… Это явление связано не только с 90-ми. Это и при советской власти было.

Я помню народную реакцию на дело первого секретаря Краснодарского райкома КПСС Сергея Федоровича Медунова, я помню реакцию на дело Юрия Михайловича Чурбанова: «А-а-а! Между собой чего-то там не поделили! А нам-то что?! Нам все равно пахать! Нас это не касается». Это медленно меняется, но беда в том, что в последнее время катализатором этого недоверия послужили события на Украине. Идет сплошная информационная война.

Причем если раньше ее вели государства, правительства и партии, то сейчас в нее вовлечены миллионы рядовых граждан благодаря социальным сетям. Не телевидению, а именно социальным сетям. Действительность стала какой-то фейковой.

А какова Ваша позиция?

Мою позицию можно отчасти обозначить пушкинской фразой: «Добру и злу внимая равнодушно…» На самом деле под словом «равнодушно» Александр Сергеевич подразумевал понятие «объективно». Это попытка сохранить твердость духа, спокойствие в непростой ситуации. Это архисложная попытка. Поэтому я стараюсь не втягиваться ни в какие споры: там никогда не найдешь правды.

Да, в фейсбуке Вы обычно вместо «горячих» постов выкладываете свои художественные тексты.

Потому что на Украине у меня живут родственники; родители там похоронены. Недавно по этому кладбищу стреляла артиллерия. Любое сказанное в социальных сетях или в СМИ слово об Украине для меня – это слово о конкретных близких мне людях. Получить оттуда какую-то достоверную информацию вряд ли возможно. Более того, они сами, находящиеся в центре событий, тоже получают какие-то «пережеванные» сведения… Пропагандистские.

А достоверность в СМИ сегодня вообще возможна?

С одной стороны, в 90-е годы мы вроде бы считали, что пресса для того и существует, чтобы будоражить общественное мнение, чтобы чистить власть и так далее. Но у нас расследовательская журналистика так и не «сложилась».

Но это же опасно. Журналистов-то убивают.

Она не состоялась и в 90-е годы, потому что тогда даже за намек убивали. А все остальное, что касается «журналистских расследований», на самом деле было сливами (от сленгового слова «сливать». Ред). Я знаю, как это все делается. Вот тебя приглашают и говорят: «Так, так и так. Мы тебе все покажем, дадим документы, фотографии, все объясним». Я спрашиваю: «А вы на суд придете в качестве свидетелей, когда меня убьют?». – «Ну, знаешь старик…»

… назвался груздем, полезай…

Да, я отказывался, поскольку это не мое дело. И когда в фейсбуке кто-то публикует пост с подзаголовком «Сенсация! Всем читать!» я даже не реагирую на него.

Возвращаясь к Вашей книге «Покидая Аркадию». Вроде бы она посвящена 90-м годам, но основная ее тематика касается не общественной жизни, а личной, даже, так скажем, интимной жизни персонажей. На страницах книги проявлены жутковатые перверсии, которые происходят в голове и в душе человека. Именно в переходный исторический период с человеком начинают происходить такие метаморфозы?

Человек сам по себе не меняется. Я имею в виду его «базу». Он был и продолжает оставаться homo sapiens, двуногим, прямоходящим приматом. Человек любит и ненавидит, обожает соленое или сладкое, он продолжает свой род, ест хлеб и всегда боится смерти. Но многое в нем подспудно меняется.

90-е годы стали таким кипящим котлом, в котором и нация менялась, и ее представления. Это касалось каждого. Время потянуло всех людей. Потянуло и против их воли, и по их воле. А мне гораздо интереснее наблюдать не столько за общественными процессами, поскольку иногда само их течение было неочевидно, а за переменами, происходящими внутри человека.

Ведь, например, и в «Тихом Доне» – самое главное не описание каких-то политических, социальных и военных процессов, а то, что происходит внутри главных героев. Нам интересны перипетии и изломы судеб героев этого романа, а не краски – белые, красные, зеленые, черные.

О реформах XIX века мы можем судить по блистательным запискам Александра Энгельгардта. А с другой стороны – по романам Федора Достоевского «Преступление и наказание» или «Братья Карамазовы». Хотя впрямую об этих реформах у Достоевского – ни слова. Прямо о них только у Чехова. Помните, для Фирса отмена крепостного права была «бедой»...

Изменения в экономике и в социальной жизни в газетах описываются. Человек терпеливый, усидчивый, неглупый может написать многотомный труд о 90-х годах, рассказать о том, как это все менялось. А как люди менялись? Как они, не меняясь, менялись? Вот что интереснее всего! Говорить, что признаком «смутного лихолетья» были только бандиты, – нельзя. А как же изменение сознания? А прощание с частью прошлого? А динамика изменения оценок этого прошлого: от чистого его отрицания к пониманию: «А что-то раньше все-таки было…»

Вы не слишком много придаете значения социальным переменам того времени и ее атрибутике. Но в Вашем жутковатом рассказе «Слепые и жадные» присутствует подробнейшее описание бандитизма со всеми техническими подробностями. Откуда этот материал?

Ну-у… В 90-е годы с кем мне только не приходилось общаться. Мы жили в Подмосковье. У нашей соседки однажды пропал муж, а потом его нашли на дне Пахры, прикованным к рулю собственного автомобиля. Это была часть нашей жизни.

Мне удалось не попасть в кровавый водоворот того времени, но я сталкивался с явно криминальными фигурами 90-х. Такие люди были и раньше, но милиция, общественное мнение их сдерживали. А потом вожжи отпустили, и понеслось… Однажды я стоял в магазине, в Южном Бутово, за хлебом. На дворе – 92-й год. Вдруг ко мне подошел поддатый прапорщик, открыл свою хозяйственную сумку и спросил: «Надо?» А у него там – гранаты и патроны.

Почему именно к Вам он подошел?

Сначала ко мне, потом еще к кому-то… Не знаю. Помню, я ездил в электричках, а в них чего только не происходило. Целый роман можно написать об одних только электричках 90-х годов. Понимаете, в темные времена – темные силы первыми приходят в себя. Они из-под развалин выбираются первыми и начинают действовать. Те, кому закон не указ.

Вы бы не могли еще какую-нибудь, может быть, курьезную, может быть, драматичную историю про 90-е годы вспомнить?

Трудно так сразу вспомнить… Все это так или иначе во многих моих рассказах отразилось. И не только вошедших в «Покидая Аркадию». У меня нет историй не для литературы. Кстати, я заметил, что в моей новой книге условно «про 90-е» должен, по идее, присутствовать и ряд рассказов из сборников «Львы и Лилии» и «Жунгли». Поэтому в «Аркадии» рассказов должно быть не тринадцать, а штук тридцать – тридцать пять. Вот тогда это будет более глубокая, широкая, более объемная картина времени.

А что было со мной в 90-х? Не знаю. Мне везло. Мне везло на хороших людей. Мне везло на людей, приглашающих на работу, благодаря которой мы выживали. Страшные события? Да, был у меня такой случай.

Году в 94-м в электричке на перегоне между «Беговой» и «Белорусской» два амбала мне нож к горлу приставили и потребовали деньги.

Такое случилось впервые в жизни. А у меня с собой всего-то сторублевка какая-то жалкая была. Меня не прирезали, не унизили, а просто на ноже подержали несколько секунд, но запомнилось это на всю жизнь. Страшно было.

Курьезные случаи тоже происходили. Помню, что многие стеснялись покупать единственную куриную ногу, а я пришел как-то в магазин и говорю: «Мне одну ногу!» И мы из этой «запчасти» сварили целую кастрюлю супа для всей семьи.

Это как? Кашу из топора, стало быть, сделали?

Выходит, да. Овощи, специи, картошка, спасительница всея Руси, плюс одна куриная нога. Но через три дня я получил где-то деньги, и мы уже поели нормально. Я помню… Получишь деньги и прячешь их куда-нибудь под стельку, потому что можно их и не донести…

А вообще у меня в те годы не было каких-то особенно ярких событий: переходил из редакции в редакцию, потому что в отличие от провинции в Москве тысячи дверей открыты. Одна редакция «лопнула» – иди в другую.

В Москве можно было прожить и не спиться. А сколько спилось в регионах, когда водка стала так же доступна, как хлеб?! И сегодня с большой радостью иногда обнаруживаешь: «А вот этот человек спивался и чудом удержался у самого края. Выжил и нашел в себе силы для новой жизни, и живет слава богу!» Я очень рад за таких людей. Они выкарабкались…

А наверно кто-то не выкарабкался или даже увяз?

Да, есть и такие! Один мой знакомый, удачливый бизнесмен, не связанный никак с криминалом, жил в 90-е нормальной для молодежи того времени жизнью. Однажды он оказался неподалеку от какой-то разборки с убийством. Никакого отношения к этим событиям он не имел, просто оказался рядом. И вот недавно ему прислали по почте венок, на ленте которого написано: «Не забудем».

Знак? Черная метка?

Да. А на дворе-то уже 2016 год. И вот он гадает – от кого венок и за что венок? Что за этим может последовать? Вот вам и «Длинные тени». А может, его даже спутали с кем-то. Теоретически и это не исключено. Какого-нибудь отморозка мстители запомнили, а потом выяснили, кто был у него в знакомых, и решили их всех наказать. И такое возможно. Ничего не растворяется в прошлом. Корни любой эпохи уходят в предшествующие ей времена.

Беседовал Владимир Гуга, координатор проекта "Народная Книга" 

Источник: nk.ast.ru