Дина Рубина: Следующая моя книга будет российская, деревенская.

В рамках презентации заключительной книги трилогии «Русская канарейка» Дина Рубина встречалась со своими читателями. В ходе встречи, поклонники задали писательнице много интересных вопросов - о творчестве, жизненных принципах, о следующей книги и т. д.

Финальная сцена - как правило, это первое, что я пишу. Финал ведет меня. Это такой далекий свет в глубокой шахте. Бывает, наработаешься за день, а наутро понимаешь, что все нужно выкинуть, что все было зря. А еще страшнее бывает, когда наработаешься за месяц, а потом понимаешь, что это не годится, что все нужно выкинуть. Но, где-то там впереди, брезжит написанный финал, такой поплавок, такая нота камертона, и ты знаешь, что ты если не дойдешь до него, так доползешь.

Работа над книгой - это абсолютно уничтожающий процесс. Это погружение в батискафе на какую-то невероятную глубину. Погружаюсь в мир книги с огромным количеством ее деталей: сюжетных направлений, городов, запахов, освещения, мучительных переживаний героев, разнообразных мыслей. Живу жизнью героев с их метаниями, терзаниями, недостойными поступками и т. д. Это всегда борьба с собой, страсть, роман, который я проживаю с главным героем. И расстаюсь с ним (когда заканчивается книга) – очень трудно, как с реальным человеком.

Это часть жизни полубезумного человека, потому что я убеждена, что «нормальных людей» - в том смысле, который вкладывает в это понятие обычный человек, - среди писателей, нет. Это люди со сдвинутой, до известной степени, психикой.

Когда я отправила в издательство третью, завершающую книгу «Канарейки», я целый день сидела, смотрела на Масличную гору в окне, на монастырь «Елеонская обитель» на ее вершине (у меня есть на что смотреть с балкона), пока постепенно не стала осознавать, что меня зовут так-то, и я такой-то человек, что нужно сходить к парикмахеру… и т. д. Вдруг поняла, внутренне согласилась с собой, что герои этой огромной книги - уже не те абсолютно реальные люди, какими они ощущаются, когда ты пишешь, например, сцену встречи Его, ослепшего, и ее, с этим брюхом, на последней неделе перед родами… и ты рыдаешь, как последняя идиотка, потому что ты, именно ты сочинила этих реальных и очень дорогих тебе людей. А ведь их нет. Их просто не существует. Они существуют на бумаге. А между тем, каждый раз, когда к ним возвращаешься, у тебя поднимается давление, каждый раз ты проживаешь их жизнь в себе, потому, что они абсолютно реальны, понимаете? гораздо более реальны, чем соседи по лестничной площадке.

Лучшее восстановление – это просто лежать на диване и читать детективы. Детективы хорошо влияют на уставший мозг. Все проскакивает в этой электронной читалке, ничего не запоминается, и ты скользишь по какой-то ровной спокойной поверхности... А вообще плохо с восстановлением. По лесу бы погулять, да не получается.

Идея произведения – приходит совершенно разными путями. Это может быть куплет блатной песни, услышанный из окна, ненароком сказанное слово, какая-нибудь простенькая история, рассказанная в поезде. Вроде бы мелочь, но что-то цепляет тебя, не дает уйти… и вдруг разверзается бездна…

Так было с романом «Подчерк Леонардо». Моя сестра рассказала за завтраком, как ее приятель, фаготист, ехал в соседний город на репетицию оркестра и вдруг начался мощный снегопад, очень ранний и неожиданный. Его машину заблокировали упавшие деревья. Он застрял. И поскольку у него был очень дорогой вишневый фагот, то он стал на нем играть, чтобы дерево не замерзло, не испортилось. И играл так восемь часов, до приезда бульдозеров. Я вдруг услышала голос фагота в снегопаде, в полнейшей тишине. Спросила: «Что было дальше?» Сестра ответила: «Ничего. Приехали машины, расчистили завалы, и он поехал дальше». Но, я уже знала - никуда он не поехал. Никуда не доехал. С этого и начался роман.

Роман «Русская канарейка» начался с брошюры, с руководства по выращиванию канареек. Мне ее вручил человек на автограф-сессии. Я спросила, кому подписывать. Он ответил: «Роме». Положил брошюрку зелененькую, и говорит: «Почитайте мою книжку».

На брошюрке было написано: «Русская канарейка: вчера, сегодня, завтра». Я открыла и увидела нежную страсть, с которой человек описывает, как из яичек вылупляются птенцы, как их выращивают, этих птичек, как создают и учат плановые песни русской канарейки… А для меня человек, который погружен в какую-то идею, это очень особенный человек. Я стала искать этого «Рому».

Им оказался Роман Николаевич Скибневский, глава «Фонда поддержки русской канарейки». Я вдруг поняла, что это не просто название романа - это название какой-то бездны, где может быть все – и канарейки, и путешествия, и пение, (поскольку это кенар), и разведка, поскольку – тайна, и т.д. Так началось это плавание, которое продолжалось 5 лет и закончилось только сейчас.

Есть лишь два фильма, с которыми я мирюсь. «На верхней Масловке», где играют великолепная Алиса Бруновна Фрейндлих и великолепный Евгений Миронов. И фильм «Любка», где играют отличные актеры.

Я всегда повторяю, (в этом, конечно, есть доля юмора), что автора книги надо убивать до премьеры фильма.

Сейчас снимается фильм по «Синдрому Петрушки», в котором играет гениальная Чулпан Хаматова и, опять же, гениальный Евгений Миронов. Понимаю, что фильм будет иметь весьма отдаленное отношение к моему роману, не только потому, что снимали его не во Львове, не в Праге и не в Израиле. Все гигантское многообразие кукольное, которое есть в этом романе, создатели фильма загнали в Санкт-Петербург. Санкт-Петербург один из любимых моих городов, но это не кукольный город. Львов – кукольный город. Прага – кукольный город. Там и разворачиваются события книги… Но повторяю: надеюсь, эти два выдающихся артиста создадут пространство фильма. Другое дело: впервые смотреть снятый фильм по собственному роману. Это всегда потрясение для несчастного авторского сердца.

Акутагава говорил, а Бродский затем повторял: «У меня нет принципов - одни только нервы». До какой-то степени это кокетство: разумеется, у каждого человека есть свои принципы. Мои принципы - это базовые принципы культурного человека, воспитанного на ценностях Западной культуры.

Однако, в моем характере есть и безусловно авантюрные качества. Благодаря этим качествам, я вполне способна переступить какую-то черту. Пока еще не знаю - какую. Но – посмотрим, жизнь штука длинная.

В транспорте дралась, в юности. Это правда. Я человек очень вспыльчивый. Украсть - вряд ли что-нибудь смогла бы. Меня хорошо научили в детстве. Красть не получалось никогда. Впрочем, однажды украла у учительницы музыки губную помаду – по этому поводу написан рассказ «Дом за зеленой калиткой».

Не считаю, что в основе литературного произведения непременно должны лежать принципы какой-то особой авторской философии». Это другая профессия. Художник должен создавать свой мир и философия в нем - прикладная вещь. Философия автора воссоздается из образов, картин, живого подвижного мира, который сам себя ткет, как на ткацком станке.

Художник должен быть прежде всего художником. Когда Гоголь писал «Мертвые души», он был великим художником, когда он публиковал «Избранные места из переписки с друзьями» - он был просто больной личностью.

Когда я пишу, я не думаю о читателе. Я ни на кого не ориентируюсь. Я всегда сама с собой. Обычно погружена в себя. Но, например, прислушиваюсь к мнению мужа. Если он говорит, что ему что-то мешает в тексте, я немедленно отвечаю, что ничего он не понимает, так как не знает целого. Но, как правило, покрутив так и сяк эту мысль, потом переписываю фрагмент заново. Всегда должен быть человек, мнению которого ты интуитивно доверяешь.

Мой читатель очень разнообразен. Хотя, конечно, и у него есть своя доминанта – это очень требовательный человек. Требовательный в эмоциональном плане, в плане эстетическом и этическом.

Я и сама человек сильных страстей и люди мне интересны рисковые, шебутные, пронзительные, яркие; таковы же и герои моих книг.

Не хочу выглядеть старой кокеткой, что мне, мол, абсолютно безразлично признание и т.д. Ни одному писателю не безразлично признание. Признание необходимо. В том числе критиков, членов жюри различных премий, признание именно литературного сообщества. Но куда важнее для меня письма, которые я получаю от читателей: среди них попадаются целые критические разборы, целые трактаты; есть люди очень тонко чувствующие, очень тонко понимающие прозу. Вот это счастье и есть. Вот это и есть самое ценное признание.

Следующая моя вещь будет российская. Деревенская. Думаю, называться будет: «Ноу-халяу» - по одному из словечек главного персонажа.

Материал подготовлен по аудиозаписи встречи Дины Рубиной с читателями, состоявшейся 2 декабря 2015 года в Московском доме книги на ул. Новый Арбат, дом 8

Авторы фото: №1 - Михаил Левит;
№2 - Валентин Струнин.