Интернет-ресурс Lit-ra.info продаётся. Подробности
Любопытное

Иосиф Бродский. Ниоткуда с любовью: как и чем жил поэт, который родился в России, а изменил весь мир

Иосиф Бродский. Ниоткуда с любовью: как и чем жил поэт, который родился в России, а изменил весь мир

Всякий, кто в предутренний алкогольный час нажимал на ссылку «10 лучших стихотворений Иосифа Бродского», знает, кем стал сын отставного военного Александра Ивановича и бухгалтера общественной бани Марии Моисеевны. Нобелевским лауреатом по литературе.

На Финляндском вокзале Петербурга, куда так и не вернулся Бродский (а его звали обратно и Собчак-отец, и Чубайс), иностранцев встречает грандиозный Ильич на броневике. Привычным жестом он показывает на ту сторону реки, прямо на Большой дом, с которого и начались проблемы у поэта. Там находится ленинградское управление КГБ. Большим этот дом назвали потому, что «из его подвалов Магадан видно».

Ссылка в середине прошлого века — это не когда ты нажимаешь, чтобы куда-то перейти, это когда нажимают на тебя, чтобы ты как раз никуда не перешел.

В 1964-м поэта и переводчика Бродского осудили по статье «Тунеядство». Его слово, его рифмы не были признаны делом. И вот по статье, которую обычно шили проституткам и бродягам, будущий нобелевский лауреат был отправлен в свою первую ссылку. «У меня есть читатели, зачем мне одобрение каких-то партийных ослов?» — фраза из доноса, который написали на Бродского и с которой началось дело о тунеядстве.

Бродский не был диссидентом. Просто в советском Ленинграде он жил так, будто никакой советской власти не существовало. В его коммунальных «полутора комнатах» читали Одена, пили виски, иностранные студентки, случалось, засиживались до утра.

Ему было чуть больше двадцати, когда он пообещал своей подруге: Prix Nobel? Oui, ma belle! («Нобелевская премия? Да, моя красавица!». — Esquire). Сбежавший из восьмого класса школы, работавший помощником прозектора в морге, ленинградский мальчик Иосиф Бродский мечтал стать мировым поэтом. И стал. Навязав миру свою конституцию.

В мае 1972-го, накануне визита в СССР президента Никсона, Бродского вызовут в ОВИР и предложат: либо уезжай, либо снова сядешь.

4 июня 1972 года самолет с Иосифом Бродским на борту вылетел из Ленинграда в Вену. И началась жизнь, о которой на родине поэта знают совсем немного.

Бродский читал лекции в лучших университетах мира, в нескольких преподавал постоянно русскую и американскую литературу. Как-то у его американского друга-профессора спросили, есть ли у Иосифа PhD (докторская степень. — Esquire) и где он ее получал?" На что профессор ответил: «Ну где-где. В гулагском университете».

УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ БРОДСКОГО

Прилетев в 1972-м в США, Бродский получает место преподавателя в скромном университетском городке Анн-Арбор, что под боком у автомобильных конвейеров Детройта. Об этих местах поэт потом напишет: «И если б здесь не делали детей, то пастор бы крестил автомобили». Здесь Бродский получает 12 тысяч долларов в год (до вычета налогов) и ведет два курса: русская литература XVIII и XX веков. Новый преподаватель похож на ворона и говорит по-английски на каком-то вороньем наречии. Бродский может закурить посреди лекции, рассказать анекдот или вдруг разозлиться, если кто-то из студентов, изучающих русскую поэзию, не читал, например, «Бхагавадгиту». Бродский постоянно жалуется декану, что студенты его малограмотны и совершенно ничего не знают. Уже после Нобелевской премии на вопрос учеников, зачем он до сих пор преподает (ведь уже не ради денег), Бродский ответит: «Просто я хочу, чтобы вы полюбили то, что люблю я».

Быть профессором в Америке, конечно, не так выгодно, как хоккеистом или баскетболистом. Но принцип тот же: чем лучше играешь — тем больше университетов за тобой охотятся.

Декан Эллис рассказывает, как заманивал Бродского из Анн-Арбора в Новую Англию: «Я пригласил Иосифа к себе домой, спросил, сколько он получает в Анн-Арборе, и сказал, что буду платить в четыре раза больше. Я просто решил, что это величайший поэт своего времени».

В Новой Англии, в «долине пионеров», которую называют так в честь первых английских поселенцев, Бродский становится профессором знаменитых Пяти колледжей. Но главная его работа — в колледже Маунт-Холиок, учебном заведении «только для девушек». Этот американский колледж был основан в 1837-м, в год смерти Пушкина. Здесь всегда царил железный женский порядок. Об этом колледже, оплоте феминизма и политкорректности, Бродский высказался с прямотой динозавра: «Чувствую себя как лис в курятнике». А на вопрос «Как вы относитесь к движению за освобождение женщин?» ответил: «Отрицательно».

Многие студенты вспоминают Бродского как человека «восхитительно некорректного». Начав преподавать в Америке в самый разгар холодной войны, он повесил на двери своего кабинета листок Here are Russians. (В те годы была популярна фраза «Русские идут», листок гласил: «Русские дошли».) А однажды, разбирая со студентами «Гамлета», он спросил: «А где находится Датское королевство, Дания?» и, когда никто не смог ответить, разозлился: «Нация, которая не знает географии, заслуживает быть завоеванной!» Начинались времена политического активизма, а Иосиф вещал с университетской кафедры: «Ну, политический активизм, ну, перестроить общество, ну хорошо. Но лучше найти одного человека. И любить его до конца жизни».

Преподавание не мешает ни академическому, ни поэтическому взлету Бродского. Именно в Новой Англии он преодолевает свой главный американский страх, что не сможет писать по-русски, как прежде. Выходит сборник его американских стихов «Часть речи». В них уже не петербургский пейзаж, а маленькие городки Новой Англии, Кейп-Код, Атлантика, долина Коннектикута. Но услышать их должны те, кто по ту сторону океана: «Колыбельную Трескового мыса» он посвящает своему сыну, Андрею Басманову, а самое пронзительное «Ниоткуда с любовью» — Марине Басмановой. М. Б.

Я взбиваю подушку мычащим «ты»

За морями, которым конца и края,

В темноте всем телом твои черты

Как безумное зеркало повторяя.

ВАСИЛЬЕВСКИЙ ОСТРОВ МАНХЭТТЕН

Полночь в Нью-Йорке — почти Вуди Аллен. Место действия — квартира на Мортон-стрит. В коридоре возвышается Сергей Довлатов, Юз Алешковский поднимает тост за критика Наташу Шарымову, нобелевский лауреат поэт Дерек Уолкотт беседует с незнакомкой, чуть поодаль стоят знаменитый американский поэт Марк Стрэнд, писатель и властитель дум Сьюзен Зонтаг и легендарный фотограф Энни Лейбовиц. Отмечают пятидесятилетие Иосифа.

С 1980 года Бродский живет на два дома: Саус-Хедли и Нью-Йорк. Бродскому уже открыты все двери Нью-Йорка. Его «продюсеры» — Сьюзен Зонтаг и чета Либерман — одни из самых влиятельных людей в американском интеллектуальном истеблишменте. Либерманы — это Алекс Либерман и Татьяна Яковлева. Татьяна — безответная парижская любовь Маяковского. Алекс — скульптор и редакционный директор таких журналов, как Vogue и Vanity Fair. Особняк Либерманов на 70-й улице и их загородное поместье в Коннектикуте — это великосветский салон того времени. От литературы — Бродский и Артур Миллер, от балета — Барышников. От моды — Ив Сен-Лоран. Журнал Vogue опубликует несколько эссе Бродского, а звезда мировой фотографии Ирвин Пенн сделает эту знаменитую фотографию (на обложке майского номера. — Esquire).

Если Либерманы ввели Бродского в культурный истеблишмент, то великая Сьюзен Зонтаг сделала многое, чтобы он стал своим именно в издательской нью-йоркской тусовке. Бродский освоился там лучше, чем можно было предположить, и уже очень скоро определял литературную повестку. Сьюзен вспоминала, что ему нравилось выступать, быть на публике, спорить — он был очень властным и красноречивым. В Нью-Йорке Бродский был уже не просто поэтом, он стал человеком литературы и общественной фигурой, изменившей отношение ко многим вещами.

В XX веке лучшее западное искусство создавалось людьми левых взглядов, и принять Иосифа, который, к примеру, поддерживал клуб ветеранов Вьетнама, было непросто. Но «ястреб» Бродский и здесь одержал верх.

Поддержка польского движения «Солидарность» — первый митинг, в котором участвует Бродский. «Смотрите, к чему привела ваша мода на коммунизм», — злорадствует он. И в результате повлияет даже на Сьюзен с ее радикально левыми взглядами. На митинге она скажет неожиданное для всех: «Коммунизм — это фашизм с человеческим лицом». Вслед за Зонтаг от веры в советский, китайский или кубинский коммунизм откажутся многие нью-йоркские леваки. Второй такой политический жест Бродского — протест против ввода советских войск в Афганистан. Характерно, что Бродский начал высказываться о политике, только когда уже стал всемирно известным поэтом. Бродский избегал образа жертвы системы: поэт хотел, чтобы на Западе его судили за стихи, а не за лихую биографию. Безусловно, Бродский хотел славы, но славы поэта, а не диссидента.

«Какое ваше отношение к религии», — как-то спросят у него. «Положительное», — ответит Бродский. На вопрос «Какую религию вы исповедуете?» Бродский ответит задумчиво: «Я еще не знаю».

Нам известно, что в юности раньше Библии Бродский прочел индуистские «Махабхарату» и «Бхагавадгиту». Интересовался джнани-йогой — йогой познания. Но, по собственному признанию, выбрал «скорее христианство».

Принято считать, что Иосиф Бродский заразил нас «нормальным классицизмом». А двери в восточную метафизику распахнул Виктор Пелевин. На самом деле и понятие пустоты, и понимание мира как иллюзии растворены уже в ленинградских стихах Бродского. Как раз в середине 1960-х он знакомится с путем джнани. Как вы думаете, о чем его хрестоматийные стихи «Не выходи из комнаты» и «Идет четверг. Я верю в пустоту»?

ВЕНЕЦИЯ. МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ БАНДИТ

Путеводители обещают: есть две Венеции — та, которую видят пешеходы, и та, что наплывает на тебя, если смотришь с воды. Но есть и третий взгляд — взгляд ангелов, вспорхнувших с церкви Салюте и летящих над лагуной к площади Святого Марка. Этот полет особенный. «Ведь если дух Божий носился над водою, значит, отразился в ней», — говорил Бродский. Все эти складки, морщины, рябь и есть время, а Венеция — его хранилище.

Бродский любил приезжать сюда зимой, под Рождество, когда все — и запах мерзлых водорослей, и время, и вода, и Бог — рифмуются в одно. Поэт — это всегда метафизический бандит. Он захватывает мир и все в нем называет своими именами.

Помню, как мы сидели в Венеции с другом Бродского Робертом Морганом за их любимым столиком в «Харрис Баре» — том самом, где впервые смешали персиковый сок с шампанским, — и пили коктейль беллини, названный в честь знаменитого венецианского художника. Он рассказывал, как Бродский за вечер мог обойти четыре-пять баров в Венеции — пил в основном граппу или тяжелое местное вино амароне.

КАПИТОЛИЙ РИМСКИЙ

Центр древнего Рима — Капитолий. Теперь здесь делают не политику, а селфи. У медного всадника — императора Марка Аврелия — назначают свидания. А грозный римский сенат превратился в муниципалитет. Нынешние римские патриции ходят пешком. Потомственную артистократку, внучку философа Кроче Бенедетту Кравери Бродский называл своим Виргилием — проводником по Риму. «Он никогда не был туристом, — рассказывает Бенедетта. — Он как будто всегда здесь жил. Может быть, в прошлой жизни Бродский и был рожден римлянином».

Рим стоит на холмах. Холм Яникул (Джаниколо) — стратегически важная для Бродского высота. Впервые он возьмет ее в 1980 году. Здесь находится Американская академия художеств, где вот уже сто лет живут писатели и поэты. В одном из флигелей останавливается Иосиф Бродский. И именно здесь рождается его фантастический план — создать в Риме Русскую академию. Москва — конечно, третий Рим. Но все-таки здесь, в первом Риме, Гоголь написал «Мертвые души», а Брюллов — «Последний день Помпеи».

Ради осуществления задуманного Бродский встретится с тогдашним мэром Рима Франческо Рутелли. «Бродский обратился ко мне. Он хотел возродить традицию русских интеллектуалов, которые еще в XVIII веке избрали Рим. Путешествие в Италию было для них источником вдохновения», — вспоминает Рутелли. Бродский понимал: если распадается СССР, значит, контакты с Россией станут возможны. На встрече с Рутелли поэт озвучивает условие: от Рима — помещение и начальное финансирование, а через пять лет — деньги от России, но только частные пожертвования. Кто знает, как поведет себя государство.

А пока Бродский предлагает собирать деньги самостоятельно, не дожидаясь пожертвований. Давать благотворительные концерты согласятся Барышников, Ростропович, Рихтер. Задумке поэта было суждено сбыться, но уже после его смерти. Созданный на частные пожертвования Фонд памяти Бродского будет отправлять лучших русских писателей и поэтов в Рим. Правда, либо в Американскую академию, либо во Французскую — на виллу Медичи. Собственного здания у Русской академии нет до сих пор.

КАПИТОЛИЙ ВАШИНГТОНСКИЙ

Вторым Римом называли Константинополь, третьим — Москву, а четвертый, которому не бывать, — очевидно, Вашингтон. Отсюда, с Капитолийского холма, правит миром вашингтонский обком. Здесь здание сената, конгресса и библиотеки конгресса США. В 1991 году поэт Иосиф Бродский становится ее императором.

Должность Бродского — «поэт-лауреат». По сути, министр поэзии с годовым окладом 35 тысяч долларов. В Америке стихи в Белом доме читали лишь однажды — Роберт Фрост на инаугурации Джона Кеннеди. Ни Рейгану, ни Бушу-старшему Бродский стихов не читает. В нынешней демократии поэт-лауреат — скорее клерк. Обязанности главным образом сводятся к организации выступлений, скажем, тех или иных поэтов, которые Бродскому кажутся достойными.

Канцелярская работа Бродского тяготит. Он решает превысить свои должностные полномочия. В своей знаменитой речи «как сделать Америку самой читающей страной» Бродский предложит: «Вы можете издавать антологии американских поэтов и раскладывать их по тумбочкам в каждом мотеле в этой стране».

Поколение фейсбука точно бы залайкало такой проект. А тогда аудитория его не поняла и даже высмеяла. Эмили Дикинсон и Роберт Фрост в аптеке рядом с аспирином?

Свой проект Бродский назвал «Нескромное предложение». И нашел отклик — скромный студент Эндрю Кэролл поверил в его план.

Кэролл вспоминает: «Мы обратились в компании, управляющие гостиницами, и предложили подарить им 10 тысяч поэтических сборников. Одна из сетей — „ДаблТри“ — ответила „да“. Потом мы поехали в издательство и сказали: „Вы бы могли пожертвовать книги в гостиницы?“ В издательстве тоже ответили „да“. Спустя неделю менеджеры отелей этой сети начали лихорадочно названивать нам и говорить: „Нам нужно больше книг. Клиенты недосчитались“. Потом мы пошли к Volkswagen, и они согласились раскладывать книги стихов в бардачках каждого автомобиля, который сходит с конвейера».

500 тысяч долларов — столько выделили американские компании на распространение поэзии. В 1993-м нью-йоркский департамент культуры подхватит идею и запустит проект «Поэзия в движении». До сих пор в нью-йоркской подземке можно прочесть строчки классиков. В том числе и Бродского.

«Мой кабинет — блеск. Моя жизнь — гротеск», — пишет поэт о единственном в своей жизни офисе. Его главная радость здесь — балкон с видом на Капитолий, где можно курить, глядя на памятник Линкольну. «Отличная площадка для Ли Харви Освальда», — шутит он. Литература тут действительно под прицелом — чтобы выйти подышать, нужно предупредить президентскую охрану. Недалеко Белый дом и снайперы.

Здесь, в Вашингтоне, Бродского принимает Рональд Рейган. Однажды в библиотеке конгресса поэт встретится с Горбачевым. «В мой кабинет постучала секретарь и сказала: „Иосиф, к вам пришли“. Вошел Горбачев, я посмотрел на него и чуть не заплакал».

САН-МИКЕЛЕ

Его отпевали в Нью-Йорке, в церкви Благодати. Депутат Галина Старовойтова предложила похоронить поэта в Санкт-Петербурге, на Васильевском острове. Но выбор был сделан в пользу острова Святого Михаила Архангела в венецианской лагуне. На надгробной плите Иосифа Бродского слова Проперция: «Со смертью все не кончается».

ПОСЛЕСЛОВИЕ

На прощанье – ни звука.

Граммофон за стеной.

В этом мире разлука –

Лишь прообраз иной.

Будда говорил, что из тысячи бед, подстерегающих человека, самое тяжелое горе — разлука с любимыми. Бродский прошел этот путь — разлуки со всем дорогим — при жизни. Его стихи — эксперимент врача на самом себе: испытание болью. Или, пользуясь метафорой тибетского буддизма, поэзия Бродского — это своего рода «бардо тодол» (посмертное путешествие), выполненное живым: бесстрашное шествование на яркий холодный свет, не отклоняясь к соблазняющим мягким «домашним» дымам, цветным, как ностальгические сны.

Источник: esquire.ru



Описание для анонса: 
Комментировать

Возврат к списку