Букеры для карликов, «Нацбест» для полуграмотных

О премиальных "вершинах"

«Нацбест-2016» был присуждён Леониду Юзефовичу за документальный роман «Зимняя дорога». Право слово, от разговоров о парадоксах литературных паралимпиад уже мозоль на языке. Да и смысла особого в них не вижу: дураков не убавим в России, а на умных тоску наведём. Но поневоле приходится продолжать: ноблесс меня оближ. Итак…

Нынешний «Нацбест» – наконец-то! – объявили лакмусовой бумажкой кризиса в отечественном худлите.

«В этом году наш длинный список несколько короче, чем обычно. Обычно бывало чуть больше пятидесяти книг, в этом году – сорок четыре. Казалось бы, важность невелика, однако тут есть о чём поговорить. Пространство русской литературы съёживается, и если несколько лет назад это было только смутное ощущение, которое трудно было проиллюстрировать конкретными примерами, то нынче всё куда как «весомо, грубо, зримо», – сокрушался ответственный секретарь премиального оргкомитета Вадим Левенталь.

Смутное ощущение, говорите? Трудно проиллюстрировать примерами, да? Полноте, Вадим Андреевич. И ощущение было вполне отчётливое, и примеры в избытке. Вам ли не знать? Чай, держали руку на нитевидном пульсе издыхающей словесности. И потчевали болящую цианистым калием под видом аспирина.

Аргументы? Сколько угодно, оптом и в розницу. Аргументы и факты.

Вот фигли-миглевые «Волки и медведи» («Нацбест»-2013), коллаж из обрывков Татьяны Толстой, Мариам Петросян и Джорджа Р.Р. Мартина, от души украшенный стразами стилистических вычур: «восклицательные знаки у ворот ада», «ядовитые искры истерики» и проч. К чему бы адским вратам такие несуразные стелы? Как искра может быть ядовитой? Впрочем, на исход это никак не повлияло: автор «Лимбуса» получил премию имени «Лимбуса» – ну как не порадеть родному человечку?

А был ещё и «Завод «Свобода» Букши («Нацбест»-2014), по недомыслию объявленный производственным романом. Но книжка, склеенная из огрызков заказного бренд-бука, рассказывала вовсе не о военном заводе – о постмодернистских играх авторессы, от потока сознания до нервно-паралитической зауми: «В истекшем году в целях разгрузки фрезерных станляв выбрано восемгыдцать позиций и гыименохунных деталей, имеющих максимальное применение, и небрежно изготовление лятжеых переведено гы литьё под дурлением». Та ещё «Битва в пути» – вот-вот калуша присяпает с напушки. Но жюрийство увяжливо присудякало премиар гы джойсово перевихлявому текстоляку.

Да, не забыть бы «Фигурные скобки» Носова («Нацбест»-2015). Роман был сработан по канонам питерского артхауса: завитки вокруг пустоты, прочее – от лукавого. И оставлял по себе лишь глубокую скорбь о бездарно потраченном времени, ибо большей частью состоял из бессодержательных пассажей: «Глубина, на какую погружает его эскалатор, это синус тридцати на длину эскалатора, то есть длина пополам, о чём и думать не надо: понятно и так…» При всём желании не могу вообразить, кто тут над вымыслом и синусом слезами обольётся. Однако премия вновь досталась автору «Лимбуса» – надо ж хоть как-то привлечь внимание к провальной книжке, авось да окупится…

«Нацбест» из года в год с особым цинизмом инсценировал сказку про новое платье короля – вот, как говорится, и до мышей. Весомо, грубо, зримо. А на безрыбье и Юзефович – живой классик.

Рецензенты считают, что нынешний лауреат «Нацбеста» недурно пишет, – да на то рецензенты: им кто ни поп, тот и батька. Милости прошу причаститься: «Посла сопровождал казачий конвой… Сабли наготове, на вершок выдвинуты из ножен. Грозно обрамляют лица тёмные башлыки» («Ситуация на Балканах»). На полтора десятка слов здесь приходится три ошибки. Первая – фактическая: с какого перепуга казаки в 1871-м нацепили сабли вместо табельных шашек образца 1838 года? (NB: «Я всегда отвечаю за точность исторических деталей в моих романах», – заявил однажды г-н сочинитель). Вторая – синхизис: «обрамляют лица тёмные башлыки». Скверно выстроенная фраза оборачивается двусмысленностью: что чем обрамлено, лица башлыками или наоборот? И третья – банальный недосмотр: на календаре 25 апреля по старому стилю, так на кой станичникам в башлыки кутаться? Никак климатическая аномалия приключилась?

Хотя всё это мелочи, они мало кому любопытны. Гораздо занятнее другое: несмотря на премии и экранизации, Л.Ю. в литературной табели о рангах числится… э-э… чем-то вроде титулярного советника: ни пелевинских тиражей, ни прилепинских регалий. Отчего бы? Видимо, вечно что-то недодаёт публике, другого объяснения не нахожу.

В середине 90-х читателю, уставшему от Бешеных, Меченых и прочей мелко­уголовной хевры, потребовалась пародия на благородие. Чтоб крахмальная манишка и шампанская отрыжка под томный вздох пышногрудой графини. Чтоб севрюжья икра фунтами, шустовская рябиновка штофами и канкан до упада.

Юзефовичъ, въ разсужденiи подобныхъ резоновъ, спешно вынулъ изъ нафталина свою залежалую книжку про сыщика Путилина-съ, перекроилъ и подлаталъ ея, после тиснулъ ещё две, – но в отцы русскаго ретродетектива такъ и не вышелъ: графини удались отменно неказисты-съ, а интрига, пуская пузыри, тонула в трясине ретардацiй. «Из-за всех этих хитросплетений… теряешь нить повествования, – жаловалась Е. Селезнёва. – Порой кажется, что роман представляет собой нагромождение ради нагромождения… эксперимент, интересный лишь самому писателю».

В итоге всеобщая любовь досталась Акунину – тот куда активнее эксплуатировал повальную ностальгию по конфеткам-бараночкам. Да и писал не в пример живее.

С «Казарозой» вышло и того хуже. Из всех заповедей Стивена ван Дайна и Рональда Нокса Л.Ю. не нарушил лишь две: а) в романе должен быть труп; б) в романе не должно быть китайца. Колченогая и анемичная фабула кое-как продиралась сквозь строй гомаранистов и эспер-пацифистов, чтобы приковылять к копеечной развязке: а бабу-то дуриком замочили. Было бы из-за чего огород городить. Бонусом разочарованному любителю саспенса служили галантерейные красоты слога: «пленительная походка», «лучезарная улыбка», «женщина с телом нимфы»… Да уж.

После неудач в лёгком жанре случились «Журавли и карлики» – гибрид пикарески с интеллектуальной прозой (как ни странно, получивший «Большую книгу». – Ред.). Не слишком интеллектуальной, честно говоря. Ибо на 440 страниц текста приходилась одна-единственная мысль: любая человеческая смута восходит к архетипической гераномахии, сиречь войне журавлей и карликов, беспричинной и бесконечной. Мысль эту автор повторял с монотонностью автоответчика, время от времени отвлекаясь на менее значимые сентенции: «Что такое бог? Единое информационное поле планеты». Журавли, заскучав, улетели, карлики разбежались, а лаурированная книга так и не перешла в разряд настольных.

Дела с беллетристикой явно не ладились. Но единое информационное поле планеты давным-давно подсказало Юзефовичу, где залегает золотая жила: в исторической документалистике…

При всеобщем (и надрывном – других после «Нацбеста» не бывает) пиетете к «Зимней дороге» никто не утрудился внятно изъяснить, в чём, собственно, состоит её непреходящая ценность. Коллеги высказываются на сей счёт туманно-эмфатически – Юнга начитались, что ли?

«Рассказ о любом крупном сюжете Гражданской войны в России наилучшим образом будет реализован в мифологическом, а то и космогоническом эпосе. Со стихиями и светилами, сиренами и титанами. Близкий, в контексте масскультуры, аналог – эпопея Толкиена о Средиземье» (А. Колобродов).

«Пепеляев и Строд – стоит лишь чуть-чуть сместить угол зрения – оказываются не малозначительными командирами небольших отрядов в забытом эпизоде истории, но громадными мифогенными фигурами, как Ахилл и Гектор, Тескатлипока и Кетцалькоатль, Индра и Вртиру» (В. Левенталь).

А вот это симптом из рук вон скверный. Ибо избыток метафизики, по верному слову о. Петра (Мещеринова), возникает от недостатка физики. Проще говоря, обсуждать здесь нечего, кроме мифогенности и прочих юнгианских абстракций. Но я, воля ваша, предпочитаю смотреть на текст по-опоязовски, не растекаясь мыслью по древу коллективного бессознательного.

«Мне трудно объяснить, для чего я написал эту книгу», – не без кокетства признался Юзефович. Мне, честно говоря, тоже. Ну, знамо дело, гонорар, а кроме?..

Отвлечёмся ненадолго. Что поднимает исторический нон-фикшен над примитивным хроникёрством? Осмысление материала. Цвейг писал конфликт Марии Стюарт с Елизаветой I как противостояние дряхлеющей рыцарской романтики и крепнущего буржуазного прагматизма… но апеллировать к классикам в нашем случае наивно. Ладно, пусть будет современник. Надеюсь, не забыли чивилихинскую «Память»? Гипотеза о скифских корнях Чингисхана, гипотеза об авторстве «Слова о полку Игореве», полемика со Львом Гумилёвым… Об этом, помнится, спорили. Применительно к Юзефовичу спорить категорически не о чем. Разве что про орков с хоббитами: кто за красных, кто за белых, ага.

Зато налицо назойливая фактография и ещё раз фактография. Л.Ю. с бухгалтерской дотошностью фиксирует любые результаты своих архивных разысканий. Два семёновца изнасиловали и сожгли в паровозной топке гимназистку – отметить, рельсы разобранного Транссиба продали японцам на металлолом – упомянуть.

Даром что всё это имеет весьма косвенное отношение к зимнему походу Сибирской дружины. Или не имеет вовсе – как смерть Мандельштама на дальневосточной пересылке, как визит Ивана Гончарова в Аянскую бухту в 1854 году. Просто к слову пришлось… Похороны Нестора Каландаришвили, убитого аж за полгода до пепеляевской экспедиции, описаны трижды – зачем, не ведаю.

То же с персонажами. Имя военного инженера Эдуарда Кронье де Поля встречается в тексте 14 раз. Чем знаменит? Да ничем, в сущности. Был начальником кузницы у Пепеляева, выписывал в блокнот цитаты из Метерлинка, называл жену Мимкой. Рабфаковке Брайне Карпель повезло меньше: лишь четыре упоминания. Так и роль у неё скромнее: всего-то пропала без вести при разгроме отряда Каландаришвили. И прочая, прочая, прочая. Авторская всеядность и броуновская сутолока статистов с головой выдают отсутствие концепта как такового: ранжир возникает там, где есть идея.

А замысел «Зимней дороги» противится всякому ранжиру. Сверхзадача тут, сдаётся мне, проста, проще некуда: всеми средствами размазать текст до 15 листов – ну, вы понимаете… На выходе имеем чучело документалистики, под завязку набитое словесными опилками:

«В августе 1996 года я сидел в здании Военной прокуратуры СибВО в Новосибирске, на Воинской, 5, читал девятитомное следственное дело белого генерала Анатолия Николаевича Пепеляева… Я сидел в проходной комнате, а за фанерной переборкой рядом с моим столом находился кабинет одного из следователей, не слишком молодого для своего звания капитана. Иногда к нему приходили посетители, и я хорошо слышал их разговоры.

Однажды он беседовал с женой арестованного командира танкового полка. Сквозь оклеенную весёленькими обоями фанеру доносился его наигранно бесстрастный голос: «Итак, это было в тот год, когда вся страна стонала под игом Рыжего…» Имелся в виду Анатолий Чубайс, в 1995 году назначенный вице-премьером. В то время полковник списал и толкнул на сторону два танковых тягача. Следователь с мстительной методичностью излагал его жене обстоятельства сделки».

«Груды балласта», – сказала однажды И. Роднянская о детективах Юзефовича. С документалистикой вышла та же история. Правда, пытливый читательский ум способен обнаружить зёрна среди плевел: «В «Зимней дороге» есть очень простое, незавуалированное послание современному миру, погрязшему в войнах и нетерпимости… Под каким бы идеологическим соусом ни подавалось нам очередное кровопролитие, суть его от этого не меняется. Человечество снова и снова наступает на одни и те же грабли, и, что самое главное, будет наступать всегда», – мудрствует некая Clementine на сайте livelib.ru. Но чтоб до этих истин доискаться, не надо в преисподнюю спускаться…

«Цель премии, – говорится в учредительных документах «Нацбеста», – вскрыть не востребованный иными средствами рыночный потенциал отличающихся высокой художественностью и/или иными достоинствами прозаических произведений». Ну, о достоинствах здешних обитателей мы уже толковали. Апокрифическое предание гласит, что «Нацбест» награждает не автора, но тенденцию. Хм. Из всех мыслимых тенденций тут отчётливо прослеживается лишь одна, ильфопетровская: раз яйца существуют, их должен кто-то есть.

Но кто, помилуй бог?

Прав Левенталь, пространство русской литературы воистину съёживается – да речь не только о количестве нынешних номинантов. Едва ли не половину нацбестовского лонга в этом году составляли нон-фикшен, эссеистика и публицистика. Изящная словесность имела традиционно бледный вид. Матвеева посрамила Барбару Картленд парфюмерно-косметическим лавбургером: «Ей было так приятно, что становилось почти больно, а Евгений, слизывая росу с лепестков, сладко дышал в сердцевину… и в конце концов цветок вспыхнул, взорвавшись». Владимир Козлов не без успеха подражал букварю: «Товары для дома. Распродажа. Джинсовая одежда. Производство – Турция. Распродажа. Парикмахерская… Ещё дальше – сим-карты. Безлимитки. Подключение. Продукты. Аренда. Шаурма. Конфеты. Печенье».

Шорт, само собой, судорожно собирали по всем амбарам и сусекам. Сгодился даже полуграмотный и косноязычный Саттаров: «На каждого убитого партизана приходилось где-то по три лишние минуты боя, продолжавшего им уже после получения смертельного ранения»; «он влюбился здесь в учительницу французского языка, но та заняла с ним позицию полной неприступности»…

Дальнейшее известно: награда нашла героя. Раз яйца существуют…

Для приличия необходимо последнее сказанье, однако на языке одни банальности. Про идиотизм поточного производства новых Гоголей. Про то, что документальная проза должна хоть на йоту отличаться от протокола и товарной накладной, на то она и проза. Но скучно это всё, ей-богу. Да и дураков не убавим в России…

Автор: Кузьменков Александр

Источник: Литературная газета