Донцова и её народ

Вышел 200-й роман Дарьи Донцовой, и, похоже, я единственный литературный критик, откликнувшийся на это событие.

Дело в том, что я очень не люблю ругателей Донцовой. Подозреваю, что этими людьми движут два мотива: а) зависть к донцовским гонорарам; б) желание скрыть пробелы в своем образовании. Насчет второго пункта прекрасно сказал Константин Богомолов: «"Фауст" и "Ласковый май" – это один текст огромной культуры, а не комбинация несовместимых элементов. У меня достаточно силы воли и вкуса, чтобы разделять эти вещи, и я знаю, где закончился "Ласковый май" и начался "Фауст", где закончился "Фауст" и начался Сорокин, где закончился Сорокин и начался Пушкин и где закончился Пушкин и началась группа "Любэ". Но люди боятся этого, потому что для них очень важна стратификация: это на этой полочке должно лежать, это – на той. Иначе они перепутают – у них плохо со вкусом и образованием. А у кого хорошо – тот не боится».

Донцову ненавидят за то, что, сама того не желая, она нарушила ряд важных литературных конвенций. Русский писатель не должен строчить, как пулемет. Русский писатель не должен развлекать. Русский писатель не должен зарабатывать на своих книжках. Донцова всенародно любима (судя по тиражам), однако у русского писателя с народом должны быть другие отношения: народ надо наблюдать у парадного подъезда, ему надо посвящать лиру. Но вот беда: народ себе на уме. Белинского и Гоголя он несет с базара недолго. В 1986 году Советский Союз зачитывался разрешенным «Собачьим сердцем», в 1987 году – «Детьми Арбата», но уже в 1988-м приник к экранам – показывали «Рабыню Изауру».

Что тут скажешь? Let my people go!

Автор: Сергей Оробий