«Писательство – это мое хобби». Интервью с Евгением Сатановским

Интервью с Евгением Сатановским, ученым с мировым именем, успешным предпринимателем, промышленником, президентом Института Ближнего Востока, политическим экспертом, автором ряда публицистических бестселлеров. О новой книге «Шла бы ты... Заметки о национальной идее», о ярких эпизодах личной биографии, об актуальных темах, волнующих общество.

Евгений Янович Сатановский – ученый с мировым именем, успешный предприниматель, промышленник, президент Института Ближнего Востока, политический эксперт, автор ряда публицистических бестселлеров. В эксклюзивном интервью «ЧВ» Евгений Янович рассказал не только о своей новой книге «Шла бы ты.. Заметки о национальной идее», но и о ярких эпизодах личной биографии, достойных отдельной книги. Этот откровенный разговор также коснулся актуальных тем, волнующих все наше общество.

– Сейчас Вы – один из самых популярных писателей-публицистов. Но в конце 1980-х Вы работали на московском заводе «Серп и молот» по специальности «прицепщик горячего металла». Не возникало ли у Вас желание описать свой богатый жизненный опыт?

– Мой жизненный опыт – это не только работа на металлургическом заводе. Я служил в городских оперативных отрядах. Также за моими плечами – масштабная работа в Институте Ближнего Востока и в Российском Еврейском конгрессе. Кстати, моя еврейская биография может уложиться в 4–5 томов. Не меньше. Одна из этих книг уже издана под названием «Моя жизнь среди евреев». Есть интересный материал о моей студенческой театральной жизни. Поживем – увидим. Если будет время и будут силы, конечно, напишу автобиографическую книгу. Рассказать есть о чем.

– А чем занимался оперативный отряд, в котором Вы служили?

– Мы охраняли гостиницы для иностранцев, выявляя и задерживая торговцев наркотиками, валютчиков, сотрудниц сферы сексуальных услуг. Я до сих пор ставлю себе пять балов за ловлю наркоторговцев. Хотя это было довольно опасное занятие. Оно могло закончиться для меня скверно. Но мы молодые были, тянуло на приключения. Еще мы отвечали за порядок на культурно-массовых мероприятиях. Представьте, в спорткомплекс «Олимпийский» идут тысячи людей, и вам надо поддержать порядок, чтобы там не было покалеченных и убитых. Также я работал внештатным сотрудником МВД по линии несовершеннолетних преступников. Уверен, что занимался правильным делом, поскольку я совершенно не бумажный человек. В двадцать лет я уже отвечал за расстановку двух с половиной тысяч оперативников-добровольцев по разным точкам Москвы.

– У Вас прямо биография Аркадия Гайдара, который в семнадцать лет командовал полком. А в серьезных рискованных, опасных для жизни или здоровья операциях Вам приходилось участвовать?

– Да! Конечно! Вообще, я был таким скромным мальчиком из тихой московской семьи. Хотя родители – с Украины. В детстве довольно часто болел, но при этом посещал подпольную секцию карате. Единственная вещь, которую я боюсь и которую боялся всегда, – это страх испугаться. Именно поэтому я довольно спокойно работал в горячем цеху металлургического завода, где смерть за спиной маячила каждый день. Только в 1989 году из моего цеха вынесли девять покойников. В «литейке» вас может прошить расплавленным металлом, или вам может свалиться на голову пять или десять тонн горячего железа, если кран врежется в стену, или на вас наедет тележка. Вот это было куда более опасно, чем задержания наркоторговцев. Смены в цеху длились иногда восемь часов, иногда шестнадцать. Такой график запрещался законом, но закон спокойно нарушали. А мне надо было кормить семью. И я, отправляясь в горячий цех, в общем, не был уверен, что вернусь оттуда живым.

– Ваша последняя книга называется «Шла бы ты…». Эту фразу Вы адресуете национальной идее. Неужели государство без национальной идеи возможно?

– Национальная идея, которая лежит в основе удачных государств, соответствует интересам граждан. Вы можете облекать это в какую угодно словесную оболочку. Можете делать это так пышно и глуповато, как это делают американские политические рекламщики, или так умно и витиевато, как делают это канадцы или австралийцы. Но вы должны сначала продемонстрировать результат, а потом все остальное. Национальную идею надо оценивать по качеству дорог и медицины, по уровню жизни детей и стариков, по состоянию окружающей среды. Упиваясь своей национальной идеей, вы можете разгромить все вокруг себя и уничтожить государство. Национальную идею всегда воспринимают в качестве чего-то замечательного. Но ведь и в Третьем Рейхе была замечательная национальная идея! Фюреру удалось совершить невероятное: он превратил страну, которая была уничтожена в Первой мировой войне, затоптана своими ворами и казнокрадами, в великолепную экономическую, военную, политическую машину. Если бы не Советский Союз, никакая Европа, никакая Америка ее не разгромили бы. И что дала Германии в итоге эта национальная идея, придуманная Гитлером? Огромную роль играет вопрос назначения национальной идеи. Она для кого? Для лидера или для народа? Национальная идея похожа на молоток. Вы можете использовать этот инструмент для забивания гвоздей, можете отбить свои собственные пальцы, можете раскроить чужую голову. Просто нельзя ставить лошадь позади телеги. Национальная идея есть не более чем приложение к географической карте, а не наоборот.

– Названия Ваших книг, мягко говоря, бросаются в глаза. Сложно ли получить одобрение редактора на такие обложки?

– Это – моя принципиальная позиция: названия и оформление остаются такими, как я их задумал. К счастью, мое издательство не закрыли, мои книги продолжают печататься, народ их читает. Следовательно, я все делаю правильно.

– Сегодня много говорят о политкорректности. В книге «Моя жизнь среди евреев» Вы пишете, что на дух ее не переносите. Откуда такое вызывающее отношение?

– А я не готов не обижать мерзавцев и болванов лишь на том основании, что они, например, политкорректно правильного цвета кожи. Политкорректность – это не вежливость и не идея о том, что люди заслуживают уважения вне зависимости от того, какой они национальности и вероисповедания, какого они цвета кожи или как они воспитаны. Политкорректность – это ханжество в современном, наиболее худшем виде. А ханжество я не принимаю.

– Вы имеете серьезное влияние на огромное количество читателей, телезрителей и радиослушателей. Вас впору назвать «властитель дум». Не пора ли начать политическую карьеру?

– Я – не политик. Не политолог. Я – инженер-металлург. Бывший рабочий бывшего металлургического завода. Какая политическая карьера? Зачем? Политическая карьера предполагает стремление к власти. А я никогда к ней не стремился. Мне вполне достаточно возможности говорить то, что я хочу, тем, кому я хочу, так, как я хочу. Мне достаточно иметь среди моих близких знакомых премьер-министров, президентов, министров иностранных дел и министров обороны, которые иногда меня слушают, а иногда просят им что-то подсказать. И при этом я не понимаю, как я буду жить в политике. Не зря Уинстон Черчилль назвал политику «грязным занятием для пожилых мужчин». Политика предполагает интригу, компромиссы, наличие каких-то специальных целей. Я не умею интриговать и абсолютно не умею делать карьеру. То же самое касается книг. Писательство – это мое хобби. Книгами сегодня на жизнь особенно не заработаешь, поэтому я пишу исключительно ради своего удовольствия и ради удовольствия своих читателей.

– Теперь Вы – и президент Института Ближнего Востока, и президент крупной промышленной группы, и автор нескольких суперпопулярных исследовательских книг. Как Вы все успеваете?

– Кроме того, я уже пятнадцать с лишним лет преподаю в Институте стран Азии и Африки, меня многое связывает с археологией, компаративистикой. Я веду некоторые работы в Российской государственной библиотеке, в Государственном историческом музее, в Иерусалимским университете. Что значит как? Жизнь же очень короткая, надо постараться успеть все.

– Она – короткая, но не резиновая…

– Жизнь – резиновая, уверяю вас. Просто следует правильно регулировать свое время. Что касается корпорации, надо правильно подбирать сотрудников. Правильных менеджеров и топ-менеджеров. А дальше они работают автоматически. Задача грамотного руководителя – просто набрать правильных людей – не более. Руководитель должен прикоснуться к тем точкам, в которых он необходим, и не лезть туда, где он не нужен. Все, что я пишу – я пишу сам. У меня нет литсекретарей или поденщиков. Все мои колонки в СМИ делаю сам. Все, что говорю по радио и телевидению, – готовлю самостоятельно. Читаю я тоже очень много. Как правило, в машине или за едой. Кстати, машину я вожу отвратительно. Поэтому у меня есть водитель. Зато я отлично вожу танк…

– Неужели, ко всему прочему, у Вас еще есть опыт вождения танка?

– Я же окончил Институт стали и сплавов. А почти все, кто получил диплом этого вуза, – офицеры танковых войск. И я, разумеется, умею водить танк. Пожалуй, самые лучшие воспоминания на вечерах встреч выпускников нашего института – именно воспоминания о военной кафедре.

– Вы категорически игнорируете блогосферу. Чем вызвана такая немилость? Разве не интересно высказывать свое мнение и тут же, минуя издателей и цензоров, доносить его до своих читателей?

– Нет ничего более страшного, чем петух, кукарекующий на своем шесте о том, что ему кажется интересным. Это примерно то же самое, что идти к зеркалу и смотреть на себя ласковым взглядом. Почему кому-то должно быть интересно мое мнение? Я что, политик? Прима-балерина? И почему я должен морочить людям головы этим самым мнением? Если меня спрашивают – я отвечаю. Поэтому я даю вам интервью. А блоги – это издержки всеобщей грамотности. Представьте, человек залезает на камень и начинает говорить, говорить, говорить. Может, это – от обилия времени, может, от недостатка публики. Хотя… Далеко не все люди, которые занимаются блогерством, могут общаться с человечеством. Допустим, вы – узкий специалист и трудитесь, как на каторге. А вам же хочется пообщаться. А мне-то зачем? Только с корреспондентами я говорю по несколько часов в день. Чего мне-то дополнительно высказываться? Кроме того, у меня есть любимые дети, любимая жена, любимый внучек. В, конце концов, я тоже должен их иногда видеть.

– Ваши книги пропитаны искрометной иронией по отношению ко всем мировым политическим и экономическим трендам. А к чему Вы относитесь серьезно, с уважением и без шуток?

– Дружба и любовь. Верность. Неважно кому. Верность любимому человеку или верность семье, верность стране, верность своим друзьям, верность своей команде. Серьезно надо относиться к спасению людей, которых надо спасать, но которые сами не могут спастись, то есть к спасению детей или стариков. Я без иронии отношусь к геноциду, неважно к какому – еврейскому или армянскому. У меня нет никакого желания шутить на эту тему. Мне совершенно все равно, убивают евреев или армян, режут камбоджийцев или негров. Самоирония в отношении холокоста, наверно, в моем характере присутствует. У нас, евреев, слишком много шуток на тему того, как нас убивали. Но как говорил один из моих руководителей: «Жизнь такая штука, что, если относится к ней без юмора, из нее живьем не выбраться». У меня половина семьи погибла в концлагерях. Но я могу себе позволить иронизировать по этому поводу. А в отношении других народов я, конечно, этого позволить не могу. Анекдоты про концлагеря я могу рассказывать только те, которые сами евреи и придумали. Они эти анекдоты записали и передали детям. Те, кто выжил. Я очень плохо отношусь к бюрократии. Ненавижу, когда вокруг одного Шерхана вьется уже не один шакал Табаки, а целая стая шакалов, и она начинает на кого-нибудь набрасываться с криками: «Куси, куси его!» И эти люди мне глубоко не симпатичны. Печально, когда среди Табаки оказываются знакомые, которых ты за что-то уважал, и вдруг их понесло… Как известную субстанцию по Енисею. Мне печально наблюдать за ними. Куда печальнее, чем за теми, на кого они набрасываются. Но что делать? Все равно приходится к очень многому относиться с иронией, с юмором. В том числе потому, что звериная серьезность несвойственна моему организму. Когда начинается что-то серьезное – катастрофа, война, то, вот, эти серьезные люди, которые только вчера били себя в грудь и клялись в верности, они моментально растворяются в пространстве до полной прозрачности. Куда все они пропадают, когда свергают государя-императора, а потом расстреливают его семью? Где были КПСС, ВЛКСМ, наши доблестные силовики, когда в три дня распался СССР? Все это у меня вызывает очень настороженное отношение к серьезным людям, которые, брызгая слюной, рвутся в телевизор. Ну, вот такой я неприятный человек. Это, наверно, особенность биографии – металлургической, оперотрядной, танкистской.

Беседовал Владимир Гуга

Источник: http://www.chitaem-vmeste.ru/pages/material.php?interview=308