«И ее чувство снега (фантазия экспромт)» Нина Щербак

Повесть «И ее чувство снега (фантазия-экспромт)» – история любви, в которой главная героиня, подобно любой женщине, в чем-то обыкновенной, а в чем-то – уникальной и самобытной, пытается постигнуть законы жизни и правила выживания в разных городах, неустанно полагая, что поможет ей это понять только любовь.

Очевидный намек на роман датского писателя, как и на музыкальное произведение Фридриха Шопена, мысленное и реальное перемещение главных героев во времени и в пространстве (из Петербурга в Москву, из Туниса в Лиссабон, из Лондона в Эдинбург, из Праги в Стокгольм), создают ощущение ежеминутного, интенсивного существования, жизни наполненной событиями и эмоциями, в чем-то слом привычных стереотипов, поиск способа выражения полного спектра женской идентичности.

Непростые, а, в чем-то, хорошо знакомые, пронзительные и интенсивные взаимоотношения главной героини с Алексеем и Романом, близкими друзьями и не очень близкими знакомыми – основа коллизии и сюжетного хода.

Очевидным отличием повести становится богатство литературного языка, от прозрачно-акварельного, с подробными описаниями, до жесткого, обрывочного стиля полунамеков, что создает в тексте множество дополнительных значений и вариантов трактовки. Повесть написана в жанре психологического романа с элементами готической традиции.

Литературный язык Нины Щербак изящно перебирает музыкальные партии и отображает тончайшие интонации, доступные отдельным инструментам, сохраняя единство общего стилеобразования. Такими же стильными выглядят сюжетные линии психологического романа, ограненные тонким юмором.

«И ее чувство снега» — многоликая фантазия-экспромт о любви женщины, которая много, безостановочно работает и так же сильно, безудержно, постоянно любит.

Алексей — любимый муж. От Романа не нужно отпрыгивать в ужасе, с ним тепло, хорошо и можно быть слабой и любящей. Швед такой славный, но как жалко, что «не болван же он полный», так долго не может произнести глупую, но такую нужную фразу. Василий Александрович спешит в свою комнату дописывать очередной роман, но какой же он милый. Михаил Львович «какой-то по-особому цельный, искренний, неэмоциональный, но очень добрый». Динара — обыкновенный человек, но поразительно сердечный и бескорыстный. Лучше, легче, интереснее с романтичным, тонким, понимающим, своевольным мистером Смитом...

«Мила вдруг со стыдом и ужасом осознает, что ей становится душно и нестерпимо плохо, что эту фразу «не отпущу» она слышала сто раз в своей жизни».

И снова «перед ней не человек, а ангел во плоти, и что, если этот ангел просит разрешения проявить свое тепло, добро и свет, нужно быть неблагодарной, гадкой, ужасной черной дрянью, чтобы от него, этого добра, как и от ангела во плоти отказываться».

 Разные города и страны, разные мужчины и женщины и какая-то странная аномалия — ощущение любви как химическая формула, заложенная в сознание «при первом взгляде на того самого человека, в ее собственной голове так и оставалась неизменной, вопреки всем открытым законам и зарытым воспоминаниям».

Героиня словно отражается в бесконечных зеркалах собственной любви, но без надрыва, прекрасно осознавая свое существо и чувства, когда можно испугаться потерять голову, потому как «что же с этой, потерянной вдруг головой, поделать».

Книга — при всей своей многоуровневости — легкая и словно летящая в пространстве ощущений. «Миле часто и много кажется почему-то, и как-то кажется ей все это странно-странно, и чудесно совершенно».

ОТРЫВОК:

— Сколько времени мы тут сидим, ты не знаешь? – вдруг спросила Мила.

— Не знаю, – Галя посмотрела на часы, – Ну, четвертый час пошел, вроде бы…

— Да, – мечтательно сказала Мила.

— И хорошо, что так, – заключила Галя.

— Почему «хорошо»? – спросила Мила.

— Потому что у него …        

— Слушай, а ты не хочешь...? — выдавила из себя Мила.

— Так хорошо поговорили, слушай, теперь больше вообще ничего не хочу, – вдохновенно сказала Галя и потянулась за курткой.

А Мила еще долго сидела и смотрела в окно. Потом встала и быстро пошла к выходу. Долго еще думала, пыталась вспомнить, какой он был, этот Роман. Веселый, смешливый, иногда грустный, вечно занятый своими делами бесконечным. Никто так и не мог простить тогда, что они совсем ни ссорились и что было им всегда удивительно хорошо вдвоем. Было так хорошо просто до какой-то странной крайности. Постоянно вместе, и постоянно хорошо. Они часами кружили по городу, в поисках своего любимого магазина с пластинками, потом снова брели за руки, а под конец дня, когда падал в ночь молчаливый город, ехали по шоссе, и казалось, этой зеркальной поверхности движения никогда не будет конца. «И не будем ссориться, правда? Никогда.» — констатировала однажды Мила. «Правда-правда!» — ответил Роман. Она и сейчас помнила, как много лет спустя нашла в столе его огромный блокнот, который он когда-то подарил ей на день рождения. Это блокнот чуть не выбросили, когда переезжали на другую квартиру, и Мила, в ужасе, перерывала все вверх дном, лишь бы его найти, снова спрятать куда-нибудь поглубже, подальше, за книгами в шкафу.

Была в нем некоторая странность какая-то. Он был удивительно искренен, словоохотлив и общителен, но в какой-то момент вдруг ретировался и не звонил, не появлялся в поле зрения. Как будто бы замыкался. А еще он очень любил подолгу ждать ее, сидя на скамейке напротив ее работы в небольшом скверике. Ей даже казалось, что он приходил туда заранее, часа за три до того, как они договорились встретиться.

Но самое главное, было это ощущение, что только Роман был тем человеком, с которым совершенно не нужно было ни о чем разговаривать, чтобы что-то понять, он всегда присутствовал, зримо и нет, в ее поле зрения, и от этого было совершенно спокойно и удивительно легко.

Мила пыталась понять, хоть на какое-то мгновение, почему тогда все так быстро оборвалось, но в момент, когда ей так вдруг хотелось ответить себе на этот вопрос, когда вспомнились родственники, знакомые, подруги и обстоятельства, она вдруг усилием воли отогнала прочь эти ненужные мысли, с радостью осознав, что просто бесконечно счастлива была его снова увидеть. Он дышал где-то рядом совсем, так тихо и так знакомо, и этого одного было совершенно достаточно, чтобы быть вновь такой же счастливой, как бывало очень давно, и совсем, казалось, не могло быть. Она шла по улице, наступая на лужи, и прибавляя шаг, а проезжающие мимо машины, казалось, ехали бесшумно, обгоняя друг друга по внешней траектории проспекта».