Михаил Визель: «Каждый человек может написать хотя бы одну интересную книгу»

Курсы писательского мастерства сегодня переживают бум. За последнее время в Москве, несколько школ, предлагающих такие услуги. Каковы причины популярности литературных курсов и перспективы, которые они открывают молодым авторам, об этом разговор с преподавателем писательского мастерства, известным переводчиком, книжным и музыкальным обозревателем, а в настоящий момент шеф-редактором «Год литературы в России 2015» Михаилом Визелем.

– Вы преподаете на литературных курсах при музее современного искусства «Гараж», в МediaШколе АиФ,  Cinemotion. Тематика курсов достаточно широка: вы учите писать травелоги, романы, переводить. Почему вы за это взялись? Насколько важно систематическое профессиональное обучение в области сочинительства, ведь писать книги можно и без него?

– Я отвечу просто и, если угодно, «ремесленнически»: в своё время одна из названных вами организаций предложила мне создать такой базовый курс. Зачем? Очевидно, затем, что был спрос. Я создал его — и оказалось, что спрос действительно есть. Почему предложила именно мне? О личном знакомстве речи не было; видимо, их устроила сумма моих компетенций. И шестилетний опыт преподавания, в общем, говорит, что в целом они оказались правы. «Насколько вообще важно» - ну, здесь можно провести аналогию с пением. Элвису Пресли и Роберту Планту консерватория не была нужна. Да и Шаляпину с Паваротти, положа руку  на сердце, тоже. Но никто же на этом основании не отрицает необходимость консерватории в целом. Главное, что даёт систематическое профессиональное образование — широту кругозора и системный подход. Любому творческому человеку в начале своей деятельности критически важно узнать, чтò успели сделать твои предшественники. Иначе на «изобретение велосипедов» уйдет слишком много времени. Множество молодых людей регулярно пытаются написать свои «Страдания юного Вертера», не подозревая, что они уже написаны 200 лет назад — пока их более подкованные сверстники пишут что-то новое. 

-- Кто к вам приходит, какая аудитория у ваших курсов?

– Она делится на три «ядра»: люди, работающие со словом (журналисты, пиарщики, рекламисты), задумывающиеся о вечном; люди, напротив, не имеющие никакого касательства к творческой деятельности (банкиры, юристы, бухгалтеры) и ищущие «точку входа»; и люди, нуждающиеся в творчестве как в арт-терапии или же «ищущие себя». Объединяет их всех то, что это люди, состоявшиеся в своих профессиях и ищущие ответ на вопрос: «и что дальше»? Так что наши курсы, можно сказать по Сократу, майевтические.

– В понятии «беллетристика» в российской культуре присутствуют негативные коннотации, можно ли изменить отношение к «беллетристике» как к литературе второго сорта?

 – Да, конечно, с легкой руки Б.Акунина слово «беллетристика» стало не то чтобы ругательным, но действительно несущим явно сниженные коннотации. «Беллетристика» - это как бы чтиво для человека с неотшибленным вкусом, которого не удовлетворяет продукция масслита и чиклита, т. е. боевики и дамские романы. Да, восприятие меняется на наших глазах и при нашем участии. Только что в короткий список «Большой книги» 2015 года вошли два произведения, несущие явные черты беллетристики: «Любовь к трем Цукербринам», откровенно вторичная по отношению к ранним произведениям самого же Пелевина, и «Русская канарейка» Дины Рубиной, полная, как справедливо заметила в «Ведомостях» Майя Кучерская, типичных приёмов сентиментального или, если угодно, «мещанского» романа: все герои, разумеется, таланты с несчастной судьбой, а сюжет движется за счет удивительных совпадений. Ну и что? Точно так же поступал Достоевский. И вообще: не нужно ничего пытаться делать какими-то сознательными усилиями; литературные процессы – сродни геологическим, они происходят незаметно.

– Ваш курс «Секреты художественного перевода. Английский язык» в MediaШколе АиФ рассчитан на 8 занятий, а «Как превратить путевые заметки в бестселлер?» - двухдневный интенсив. Можно ли достичь видимого результата за такой короткий срок? И как убедиться в том, что слушатели курсов действительно обрели новое знание за это время?

– Ну, ни тот, ни другой из названных курсов не предполагает обретения глубоких фундаментальных знаний; речь идет о практике и о «первотолчке» – импульсе, позволяющем колеблющимся вступить наконец на путь творчества. В этом смысле — да, результат бывает виден! Особенно это, конечно, относится к переводческому циклу — когда люди на моих глазах научаются избегать «детских ошибок» и впервые понимают, что перевод художественной литературы — это значит не просто написать «река» вместо “a river”, а задуматься: какова семантика реки в языке-источнике? И каковы отношения с ней автора и героя? Ну и тому подобные штуки.

– Путешествуя, люди все чаще ведут блоги или рассказывают о поездках еще короче – в форме подписей к фотографиям в Instagram. Восприятие становится гораздо быстрее. Вы ведете такой курс, как «Как превратить путевые заметки в бестселлер?» в MediaШколе АиФ. Стоит ли преподавать, как превратить малую форму в большую, если люди привыкают воспринимать информацию «клипами», «картинками»?

– Я бы не сказал, что превращение путевых записок в книгу — это вопрос большой и малой формы; в первую очередь – это вопрос выстраивания сквозного сюжета и его правильной разработки. Серия картинок с остроумными подписями может выстроиться в превосходный графический роман, и пространный дневник поездки в какой-нибудь экзотический уголок мира может оказаться совершенно неинтересным. Этот курс я провожу не часто — желающих пока действительно не так много. Но я уверен, что популярность художественного травелога будет возрастать. В западных литературах он уже завоевал устойчивое место (точнее, вернул, после пятисотлетнего перерыва, если вспомнить «Миллион» Марко Поло и «Путешествие сэра Джона Мандевиля», не говоря уж о вымышленных путешествиях Гулливера и Данте). Достаточно назвать «Есть, молиться, любить» Элизабет Гилберт и «Шантарам» Грегори Робертса. И вообще, истончение границ между фикшн и нон-фикшн — тренд нашего времени. Бегбедер выпустил роман о совершенно реальной истории отношений юного Джерри (еще не Дж. Дж.) Сэлинджера и еще более юной Уны О'Нил; биография Андрея Вознесенского в серии ЖЗЛ попала в короткий список «Большой книги» – а до этого в ней побеждали документальные книги о Пастернаке (в том же ЖЗЛ) и Льве Толстом. Каждый человек может написать хотя бы одну интересную книгу — о себе самом и о том, что его по-настоящему захватывает – будь то Индия или история его семьи. Надо только помочь ему это сделать.

– Чем обусловлен такой бум творческих мастерских, школ, курсов? Это такая коммерчески успешная индустрия? Или в год литературы все вспомнили о литературе?

– Год литературы тут точно ни при чём. К счастью или к сожалению, но государство в этих программах (пока?!) никак системно не участвует — это я, будучи шеф-редактором портала ГодЛитературы.РФ, могу сказать вполне определенно. Об индустрии тоже говорить пока преждевременно. Десяток «точек» по всей стране — это всё-таки слишком мало. Но, конечно,  колоссально много по сравнению с нулем. Могу предположить, что происходит смещение приоритетов. Огрубляя, можно сказать, что в девяностые и начале нулевых мерилом успеха среди образованной околотворческой молодежи (которых позже стали называть креаклами) было количество дней, проводимых за границей. «После каждой сдачи номера я улетала в Италию, и всякую дополнительную халтуру рассматривала с точки зрения того, сколько лишних дней я там смогу провести» – вспоминала недавно в фейсбуке свою юность одна «европеянка нежная», ныне — почтенная мать семейства. Теперь этим никого не удивишь. И мерилом успеха стало — что? Все ищут свой ответ. И выпущенная книга — ответ вполне себе весомый.

 – На что ориентируются такие программы в большей степени – на западные образцы или особенности российских литературных и общекультурных процессов?

В идеале, конечно, хочется совмещать. Но все ищут эту «точку сборки» по-своему. Я, будучи выпускником Литературного института, ориентируюсь, разумеется, на восьмидесятилетнюю традицию моей альмы-матери: филологическая теория, творческие семинары под руководством «мэтра» и, главное – открытое обсуждение предоставляемых работ самими семинаристами. Но обязательно — за закрытыми дверями: работа семинара — процесс интимный.

– Почему в России не преподаются программы Creative Writing в высших учебных заведениях? Например, в магистратуре, как это принято во многих зарубежных вузах? Стоит ли вводить такие модели обучения?

– Это не совсем так; как я только что сказал, в России существует уникальный ВУЗ, целиком посвященный «творческому письму» – Литературный институт имени Горького. Кроме того, подобные программы появились еще в ряду ВУЗов: мне, например, доподлинно известно это про Томский университет. Но в целом системного образования действительно нет: филфаки по умолчанию готовят учителей-словесников, академических исследователей и клерков (в изначальном значении этого слова — светских грамотеев, удовлетворяющих нужды княжеских и кардинальских дворцов в людях, умеющих складно и составлять документы), а не творцов. А некогда элитарный Литинститут – наследие советского времени: все автократические и тоталитарные режимы крайне ревностно следят за творцами, поощряя послушных квартирами и дачами и прессуя непослушных – справедливо находя в неподконтрольном творчестве величайшую для себя угрозу. Так что, можно сказать, возникновение независимых программ «творческого письма» – это знак времени. Что же касается магистратур... Честно говоря, это очень широкий вопрос, далеко выходящий за рамки нашей темы. Потому что касается переосмысления всей роли высшего образования.

– С чем чаще возникают трудности у студентов – с написанием или изданием своих трудов?

– Чаще – с изданием. И здесь я тоже стараюсь помогать. Хочу заметить, что этот вопрос тоже несколько сложнее, чем просто помочь «пристроить рукопись в издательство». Сейчас существуют разные стратегии добиться того, чтобы о тебе узнал мир. И традиционный путь, «грамотно подготовить рукопись и послать ее в подходящее издательство» – лишь одна из них. Я приглашаю на курсы специалистов, которые рассказывают о разных возможностях. 

– Наблюдаете ли вы за творческий путем выпускников курса? Становится ли кто-то из них настоящим писателем, успешным автором?

– Я говорю всем выпускникам: «Ребята, у вас пожизненная гарантия. Вы можете написать мне через месяц или через пять лет по известному вам адресу — я обязательно отвечу». Кое-кто пользуется этим предложением. Что же касается наших «успешных выпускников» - я чрезвычайно рад за Илью Панкратова, отходившего на мои курсы и получившего премию «Дебют» за свою необычную «физическую сказку» «Слонодёмия». И за Гузель Яхину, которая серьезно «вложилась» в свое литературное самообразование — и сейчас ее дебютный роман «Зулейха открывает глаза» вошел в короткий список «Большой книги». Интересно, что Илья и Гузель — это как раз авторы, пришедшие из двух разных сфер: из естественных наук и из пиара. Я слежу за биографией еще нескольких моих «выпускников», но о них пока говорить во всеуслышание рано.

– То есть человек, чье образование и род занятий никак не связаны с филологией или журналистикой, может стать успешным автором? Что для этого нужно?

– Разумеется. Это вообще большое заблуждение, что «филология» и «литература» - синонимы. Известна злая шутка Романа Якобсона, что слон — тоже крупное животное, но это не повод ему претендовать на кафедру зоологии. (Злость шутку в том, что Якобсон ответил ею на просьбу посодействовать Набокову стать завкафедрой литературы). Могу ответить еще проще: чтобы родить здорового ребенка, не нужно получать врачебную специальность акушера-гинеколога. Нужно почувствовать себя готовой психологически... и всё-таки походить на соответствующие курсы. 

Автор:Анна Правдюк

Источник: литературные мастерские Creative Writing School