«Искусство и публика» Аркадий Аверченко

Вы - писатели, актеры и живописцы! Вы все (да и я тоже) пишете, играете и рисуете для того многоголового таинственного зверя, который именуется публикой.

Что же это за таинственный такой зверь? Приходило ли кому-нибудь в голову математически вычислить средний культурный и эстетический уровень этого "зверя"?

Ведь те, с которыми мы в жизни встречаемся, в чьем обществе вращаемся, кто устно по знакомству разбирает наши произведения, - эти люди, в сущности, не публика. Они благодаря именно близости к нам уже искушены, уже немного отравлены сладким пониманием тонкого яда, именуемого "искусством".

А кто же те, остальные? Та Марья Кондратьевна, которая аплодирует вам, Шаляпин, тот Игнатий Захарыч, который рассматривает ваши, Борис Григорьев, репродукции в журнале "Жар-Птица", тот Семен Семеныч, который читает мои рассказы?

Таинственные близкие незнакомцы - кто вы?

***

Недавно я, сидя на одном симфоническом концерте, услышал сзади себя диалог двух соседей по креслу (о, диалог всего в шесть слов).

   - Скажите, это - Григ?

   - Простите, я приезжий.

   Этот шестисловный диалог дал мне повод вспомнить другой диалог, слышанный мною лет двенадцать тому назад, - не откроет ли он немного ту завесу, за которой таинственно прячется "многоголовый зверь"?

   Двенадцать лет тому назад я сидел в зале Дворянского собрания на красном бархатном диване и слушал концерт симфонического оркестра, которым дирижировал восьмилетний Вилли Ферреро [1].

   Я не стенограф, но память у меня хорошая... Поэтому постараюсь стенографически передать тот разговор, который велся сзади меня зрителями, тоже сидевшими на красных бархатных диванах.

   - Слушайте, - спросил один господин своего знакомого, прослушав гениально проведенный гениальным дирижером "Танец Анитры", - чем вы это объясняете?

   - Что?

   - Да вот то, что он так замечательно дирижирует.

   - Простой карлик.

   - То есть что вы этим хотите сказать?

   - Я говорю, этот Ферреро - карлик. Ему, может быть, лет сорок. Его лет тридцать учили-учили, а теперь вот - выпустили.

   - Да не может этого быть, что вы! Поглядите на его лицо! У карликов лица сморщенные, старообразные, а у Вилли типичное личико восьмилетнего шалуна, с нежным овалом и пухлыми, детскими губками.

   - Тогда, значит, гипнотизм.

   - Какой гипнотизм?

   - Знаете, который усыпляет. Загипнотизировали мальчишку и выпустили.

   - Все ученые заявили, что под гипнозом человек может делать только то, что он умеет делать и в нормальной жизни. Так, например, девушку можно под гипнозом заставить поцеловать находящегося вблизи мужчину, но никак нельзя заставить говорить ее по-английски, если она не знала раньше английского языка.

   - Серьезно?

   - Ну конечно.

   - Тогда все это очень странно.

   - В том-то и дело. Я поэтому и спрашиваю: чем вы объясняете это?

   - Может, его мучили?

   - Как это?

   - Да вот, знаете, как маленьких акробатов... Рассказывают, что их выламывают и даже варят в молоке, чтобы у них кости сделались мягче.

   - Ну что вы! Где же это видано, чтобы дирижера в молоке варили?

   - Я не говорю в буквальном смысле - в молоке. Может быть, просто истязали. Схватят его за волосы и ну теребить: "Дирижируй, паршивец!" Плачет мальчик, а дирижирует. Голодом морят тоже иногда.

   - Ну что вы! При чем тут истязания. Вон даже клоуны, которые выводят дрессированных петухов и крыс, и те действуют лаской.

   - Ну что там ваша ласка! Если и добиваются лаской, так пустяков: петух, потянув клювом веревку, Стреляет из пистолета, а крыса расхаживает в костюме начальника станции. Вот вам и вся ласка. А здесь - маленький мальчуган дирижирует симфоническим оркестром! Этого лаской не добьешься.

   - Значит, по-вашему, его родители истязали? Странная гипотеза! - Он обиженно пожал плечами. - Выходит так: берем мы обыкновенного мальчика миловидного, начинаем истязать, колотить его по чем попало - и мальчишка через год-два уже дирижирует симфоническим оркестром так, что все приходят в восторг?! Просто же вы смотрите на вещи.

   - Виноват! Вы вот все меня спрашиваете - объясни да объясни. А как вы сами объясняете?

   - Что? Вилли Ферреро?

   - Да-с.

   - Тут если и может быть объяснение, то гораздо сложней. Последние завоевания оптической техники.

   - Вы думаете, посредством зеркал?

   - То есть?

   - Знаете, зеркало под известным углом... Фокусники достигают того, что...

   - Нет-с, это пустяки. А видел я летом в "Аквариуме" механического живописца. Маленький человек, который собственноручно портреты с публики писал. Представьте себе, я узнал, как это делается: он соединен электрическим проводом с настоящим живописцем, который сидит за кулисами и рисует на другой бумаге. И что же вы думаете! Устроено так, что маленький живописец гениально точно повторяет все его движения и рисует очень похоже.

   - Позвольте! Механического человека можно двигать электричеством - но ведь Ферреро живой мальчик! Его даже профессора осматривали!

   - Гм! Пожалуй. Ну, в таком случае я прямо отказываюсь понимать: в чем же тут дело?!

   Я не мог больше слушать разговора.

   - Эй вы, господа. Все, что вы говорили, может быть, очень мило, но почему бы вам не предположить что-либо более простое, чем электрические провода и система зеркал...

   - Именно?

   - Именно, что мальчик - просто гениален!

   - Ну, извините, - возразил старик, автор теории об истязании. - Вот именно, что это было бы слишком простое объяснение!

* * *

   Подумайте только: на красном диване позади меня сидели люди, для которых мы пишем стихи, рассказы, рисуем картины, Шаляпин для них поет, а Павлова для них танцует.

   Не лучше ли всем нам, танцующим, поющим и пишущим, с Шаляпиным и Павловой во главе, заняться оптовой торговлей бычачьими шкурами? Я знаю немного бухгалтерию - возьму на себя ведение конторских книг.

   А Вилли Ферреро будет у нас мальчишкой на посылках - относить счета заказчикам... А?

   [1] Здесь дается позднейшая редакция этого рассказа. А. Т. Аверченко в своем примечании к рассказу вспоминает: "Этот крохотный гениальный мальчик разъезжал по России, с огромным успехом в годы 1911-1913-й выступая как дирижер огромного симфонического оркестра. Впечатление от его концертов было потрясающее..."