Интернет-ресурс Lit-ra.info продаётся. Подробности
Интервью

Ольга Славникова, писательница: Ген Толстого есть у каждого русского романиста

Ольга Славникова, писательница: Ген Толстого есть у каждого русского романиста

Ольга Славникова получила одну из главных российских литературных наград — премию «Ясная Поляна». Она стала лауреатом в номинации «Современная русская проза» с романом «Прыжок в длину». Книгу называют автобиографичной, ведь, как и главный герой, автор профессионально занималась спортом, но из-за травмы оставила карьеру. Однако, пожалуй, на этой детали сходство и заканчивается.

– Ольга Александровна, какие эмоции после победы в «Ясной Поляне»?

– В момент награждения не осознаёшь происходящего, будто всё нереально. Конечно, каждый финалист в уме прокручивает, как его будут награждать – это вечный соблазн. А в реальности чувствуешь себя оглушённым и только быстро-быстро соображаешь, уже выходя к микрофону, какую речь будешь сейчас произносить. Ну а когда уже возвращаешься домой – приносишь цветы, статуэтку, начинаешь радоваться.

– Ваш «Прыжок в длину» также был выбран «Книгой года», попал в финал «Большой книги»… Что лично для вас значат литературные премии?

– Я уже старая мудрая черепаха и хорошо понимаю: в литературных премиях не так уж много справедливости. Но в целом премия – это прежде всего способ остаться в актуальном информационном поле. О романе говорят, пишут, его обсуждают, рецензируют. К тому же если человек пять раз услышит о книге, есть вероятность, что он её прочтёт. И, что греха таить, каждая топовая премия, та же «Ясная Поляна», – довольно существенные деньги. Это позволит мне не браться за всю предлагаемую работу, а больше времени уделить своему новому роману.

Другие интервью Ольги Славниковой

– Вы ещё немало известны и как координатор молодёжной премии «Дебют», которая несколько лет назад, увы, перестала вручаться. К слову, сейчас и «Русский Букер» (лауреатом которого вы становились) на грани закрытия, не утихают скандалы с Нобелевской премией. Что, на ваш взгляд, происходит в этой важной части литературного процесса?

– Если говорить о «Дебюте», то, к моему большому сожалению, никто не готов давать сейчас достаточно денег на него, да и вообще на культуре сильно экономят. «Дебют» – весьма дорогое удовольствие в связи с его огромным конкурсом. С «Русским Букером» примерно та же история: организаторы просто не нашли спонсора.

А вот у Нобелевки другая ситуация. Премия оказалась слишком постмодернистской, ориентированной на влиятельность текста, а не на его качество. Пошли эксперименты – дадим за журналистику, за песни и так далее. А не за те форматы, которые могут ставить средствами именно литературы большие бытийные вопросы. Стали присуждать награду не за художественность, а за любое достижение, где строительным материалом является слово. При всём уважении, Амос Оз писатель нобелевского уровня, но всё же не Светлана Алексиевич. Произошло измельчание лауреатского корпуса. И в результате премия не имела иммунитета против скандала, который в другое время мог и не разрушить кворум шведской Академии. Литература иерархична, а современная гуманитарная постмодернистская ситуация эту иерархичность отрицает, что и отразилось на Нобелевской премии по литературе. Кстати, в своё время Нобелевкой скандально обошли и Льва Толстого.

– Вы упомянули израильского писателя Амоса Оза, которому в этом году на «Ясной Поляне» за книгу «Иуда» вручили награду в номинации «Иностранная литература». Скажите, можно ли провести параллели между вами?

– Сам факт его существования меня глубоко радует и вдохновляет. Мы очень разные авторы, но при всём этом мне нравится, как Амос Оз умеет ввести старую, много раз описанную историю в острый контекст современности. Вот этому – учиться и учиться. У меня порой возникает чувство зависти к тому, как он это делает. А близкое между нами? Я думаю, замах, превышающий в данный момент силы автора. Замах всегда должен быть больше того, что автору в данный момент доступно. Именно так появляются высшие достижения в литературе.

– На вопрос о том, кто для Амоса Оза Лев Толстой, он ответил – «дальний родственник». А кто для вас великий классик?

– Тоже дальний родственник. На самом деле в литературе все всем родственники. Есть разные ветви в русской романной традиции, и одна из них, безусловно, толстовская. Мне, может, ближе гоголевская – по стилистике. Но ген Толстого есть у каждого русского романиста.

– Давайте поговорим собственно о «Прыжке в длину». Я могу ошибаться, но при чтении этого романа складывается ощущение, что вы пропагандируете мысль – глупо жертвовать талантом ради посредственности…

– Я не утверждаю, что не надо жертвовать жизнью талантливого человека ради жизни бездарного. Но точно ставлю вопрос, а действительно ли человеческая жизнь является абсолютной ценностью? А может быть, есть что-то больше, выше человека? Талант, призвание. То есть, когда человек талантлив, то талант больше, чем он сам. Жизнь подчинена реализации этого таланта.

Когда мой герой совершает роковой чемпионский прыжок, он ведь понятия не имеет, что вырастет из этого ребёнка, как свяжет их судьба. Для него это безымянный пацанчик, который вдруг оказался на проезжей части. И почему он прыгает? Даже не потому, что пытается спасти ребёнка или совершить геройский поступок, а ровно потому, что в этот момент почувствовал себя способным преодолеть восьмиметровую отметку. Создалась ситуация, когда мальчик на дороге стал зримой метой, до которой нужно допрыгнуть.

– Вы сами всерьёз занимались лыжным спортом, были кандидатом в мастера, но получили травму, не позволившую продолжить карьеру. Спорт стал разочарованием или закалил характер?

– Я каталась на Уктусе, помню, как ездила туда десять остановок на троллейбусе… Спорт закаляет всякий характер. Безусловно, это сказалось на моей дальнейшей судьбе. Нет, я не могла разочароваться в том, откуда меня просто выбросило роковым стечением обстоятельств. Я очень хотела продолжать, но это было невозможно. Когда та ситуация произошла, я постаралась как можно быстрее её забыть, вытеснить. И возможность вернуться к ней появилась только сейчас. Только сейчас стало не так больно.

– Перед автобиографичным романом «Прыжок в длину» у вас семь лет ничего не издавалось. Такой долгий перерыв объясняется параллельной работой над двумя произведениями. В итоге «Прыжок в длину» вы завершили, а вторая книга с рабочим названием «2050» так и не вышла. Она потеряла актуальность?

– Наоборот – она актуальность приобрела. Поймите, в 2011 году я начала роман о том, как в 2050 году Россия выходит из международной изоляции. Тогда об изоляции речи не было. События, связанные с Крымом, Украиной, санкциями, ещё не случились. Я давала свою предысторию того, как всё произойдёт. Застигнутая на середине книги этими событиями, я должна была переписать то, что в 2050 году рассматривается как прошлое. Нужно было начинать сначала, так как игнорировать такие события невозможно. Сейчас роман дорабатывается. Две книги шли параллельно, и я сказала себе: «Надо уже что-то заканчивать». И тут у меня «Прыжок в длину» хорошо пошёл.

– Раскроете хотя бы некоторые подробности сюжета «2050»?

– Нет, это останется в секрете. Но в процессе работы я поняла, что надо меньше политики. Потому что когда-то изоляция была моим личным открытием, и это было круто. А сейчас нужно поменьше историй вокруг этого всего, больше личного, больше про героя.

– Не можем не спросить про Екатеринбург. По отрывкам из разных интервью складывается впечатление, что отношения с этим городом были у вас сложными – сначала проблемы в спорте, затем трудности в творчестве…

– Спорт был очень давно, мне тогда было 17 лет. А с творчеством… Тоже всё в порядке было: и печатали меня, и в Союз писателей приняли, и премию Бажова дали. Я спокойно работала в журнале «Урал» и думала всю жизнь там проработать. Но потом в издании стали платить деньги, на которые можно было прожить дня четыре. Нормальная писательская жизнь экономически оказалась невозможна, хоть в Екатеринбурге, хоть где. Это было безумное время: девяностые – начало нулевых. Нужно было как-то выкручиваться. Например, я стала главным редактором в газете «Книжный клуб», издававшейся Ассоциацией книжной торговли. Со временем закрылась и она, и ровно в этот момент мне предложили хорошую работу в Москве – собственно, я и согласилась.

… Но отношения, конечно, поддерживаю, ведь у меня в Екатеринбурге друзья и вне литературы. И с журналом «Урал» общаюсь. Екатеринбург по-прежнему моя малая родина, к которой я многими корешками привязана. И когда я лечу домой – это значит, что самолёт садится в аэропорту Кольцово.

Текст: Ксения Кузнецова

Источник: www.oblgazeta.ru



Комментировать

Возврат к списку