Интервью со звездой норвежской прозы Ларсом Соби Кристенсеном

Ларс Соби Кристенсен — один из самых известных и популярных норвежских писателей. На русском языке вышли четыре его романа: самая известная книга «Полубрат», за которую автор получил «Премию Северного совета» — в Европе ее часто называют «Скандинавским "Нобелем"», — романы «Посредник», «Цирк Кристенсена» (все три — издательство «Азбука»), а также подростковая книжка «Герман», выпущенная издательством «Самокат». 

«Лента.ру»: Когда мы с вами встречались 11 лет назад и разговаривали о романе «Полубрат», вы назвали себя визуальным писателем. Если мы посмотрим на героя вашего романа «Герман», то увидим, что все его неприятности тоже очень зримы: подросток, который вдруг стал стремительно лысеть.

Ларс Соби Кристенсен: Да, это едва ли не самая важная характеристика моего письма: я должен видеть глазами то, о чем я пишу. И «Герман», наверное, самый визуальный из всех моих романов. Во всех книгах мне важно, во что человек одет, какие вещи его окружают. Они мне нужны не просто для того, чтобы заполнить пространство. Эти предметы характеризуют и время, и место, и самого человека. Но что мне нравится в литературе: хотя я себе ясно представляю своего героя, описываю его, у читателя все равно может сложиться другое представление о том, как он выглядит (смеется).

Насколько этот язык одежды и предметов важен применительно к вам самому и к людям, с которыми вы встречаетесь? Историки материальной культуры говорят, что одежда — это способ, которым человек говорит с миром. Вы готовы судить о людях по их манере одеваться?

Я не то чтобы сужу буквально о людях по тому, как они одеты, но одежда человека — это очень ясные сигналы, которые легко прочитать. Ты можешь получить много информации о человеке, исходя из его внешнего вида. Тем более что я принадлежу к поколению послевоенной молодежи, для которой было очень важно рассказывать о себе через внешность. Ты должен был одеваться не как человек с деньгами, а как радикал. Ты должен был слушать определенную музыку, читать определенные книги и вообще предъявлять себя миру строго определенным образом.

Ну, и не может быть норвежского писателя, который бы так или иначе не соотносился с Кнутом Гамсуном в том, что он пишет. Помню, как я молодым человеком прочитал гамсуновский роман «Мистерии», где персонаж появляется во всем золотом. На меня это произвело неизгладимое впечатление.

Как язык одежды, на ваш взгляд, работает сейчас в норвежском обществе в условиях глобальной моды на кеды, джинсы, футболки и вообще нормкор? Простите за бестактность, но я заглянула в рукав вашего черного пиджака и увидела там браслет из цветных бусин. Какой сигнал он посылает миру?

Я мог бы его пока и снять, но вечером собираюсь на прием в посольство и решил как-то себя украсить (смеется).

Современный стиль — это, конечно, результат демократизации и бесклассового общества. Но я не восхищен современным порядком вещей, при котором в одежде плохо прочитываются коды. Дело в том, что я всегда любовался американскими блюзменами, а они были людьми из простых семей, довольно бедными, но когда в первый раз зарабатывали хорошие деньги, сразу покупали себе хороший темный костюм и в нем выступали. У нас остался последний бастион, где все еще действует дресс-код — это наш парламент (смеется).

Вы оказывались в ситуации вашего героя Германа? Не в смысле выпадали ли у вас волосы, а когда вы понимали, что вы по каким-то причинам выключены из социума?

Отчасти да. У меня было счастливое, беззаботное детство, но ощущение, что ты недостаточно хорош, что ты не можешь оправдать все возложенные на тебя ожидания, что ты чужеродный элемент — это ощущение мне очень знакомо. Я не лысел в детстве, как Герман, однако начал лысеть довольно молодым человеком. Я помню это смущение, которое возникает не только в тебе, но и в людях, с которыми ты общаешься, это нарушает коммуникацию.

Когда роман «Герман» вышел в Норвегии, он стал настолько популярен, что по нему довольно быстро решили снять фильм. Я написал сценарий, нашли мальчика-главного героя, подписали контракт с его родителями. Согласно этому контракту, в какой-то момент мальчик должен был побриться налысо. И не было никаких проблем, пока дело не дошло до бритья. Тут выяснилось, что это совсем не такая уж легкая для него задача. И когда он в первый раз вышел на улицу бритый налысо, он пережил весь спектр реакций Германа: на тебя оборачиваются, перешептываются, кто-то сочувственно кивает головой и предполагает, что ты заболел, кто-то над тобой хохочет — все, что испытывает Герман в романе, пришлось испытать мальчику-актеру, который его играл.

Это сейчас голову бреют все подряд, и это совершенно нормальное дело, но когда я рос (а я начал лысеть примерно лет в 17-18), это означало только две вещи: или ты тяжело и, видимо, неизлечимо болен, или ты неонацист (смеется).

Я помню, что вы раньше писали тексты к песням и даже играли с профессиональными музыкантами. Вы продолжаете это делать?

Я не рок-музыкант с гитарой, но я действительно играю с норвежскими рок-группами, гастролирую, пишу тексты для многих рок-музыкантов — да, я продолжаю это делать.

И ваш первый роман назывался «Битлз»…

Это роман, который я начал писать, когда мне было 25 лет, и выпустил его, когда мне было 30. Он сделал меня известным писателем в Норвегии и до сих пор входит в список самых известных моих романов. Это книга о моем поколении и, наверное, самый автобиографичный текст из всех. Он рассказывает о четырех приятелях, которые растут в Осло так же, как и я, в послевоенное время. Они взрослеют, с ними происходит все, что обычно происходит с молодыми людьми: страсти, переживания, испытания. Но они это делают как будто через музыку и тексты Beatles.

Кстати, роман «Герман» был написан всего несколько лет спустя после книги «Битлз», и его действие фактически происходит примерно в то же время и примерно в том же месте — в Осло. И «Герман» некоторым образом рассказывает о том же поколении, только мальчик чуть помоложе героев «Битлз». Оба романа очень вещественные в том смысле, что в них важно, как человек живет, способ его жизни. В «Битлз» молодым людям было очень важно иметь длинные волосы, потому что это был их протест, восстание против поколения родителей. Бедный Герман лысеет, и это было очень драматично в то поколение длинноволосых.

Если я правильно помню, песни Beatles фигурируют и в вашем романе «Посредник».

И не только в нем. Вы правы. Beatles для меня очень важны. Я познакомился с ними в нужное время и нужном месте. Я был таким мальчиком из Осло, мне было 15 лет. И музыка Beatles в определенной степени сформировала всю мою жизнь и меня как писателя. Мне кажется, я стал писать из-за них. Поэтому они время от времени всплывают в моих романах.

Эти классические рок-группы — уникальный феномен. Я слушал их в 12-15 лет, и для меня это был совершенно новый мир. Вот прошло 60 лет, я написал 50 романов и до сих пор могу сидеть и слушать эту музыку, находя в ней что-то новое.

Мы сейчас говорили о том, какое значение вы придаете визуальности в тексте. Это с одной стороны. С другой, как музыкант, вы не можете не воспринимать мир на слух. Как в вас картинка взаимодействует со звуком?

Не очень понимаю, как это происходит. Но действительно и звук, и картинка очень для меня важны — они формируют мой язык. Частью звука является тишина. Тишина тоже очень важна.

Есть еще одна вещь, которую я никак не могу про вас понять. С одной стороны, ваши книги очень социальны. Настолько, что иногда за той или иной темой видится соцзаказ. С другой: они все очень личные. Так чего больше?

Конечно, я могу писать только о том, что лично меня задело, во мне живет, и я хочу об этом сказать. Но потом, когда в моих романах кто-то, как вы, замечают такую их гуманистическую направленность, мне приятно. Я стараюсь писать об обычных людях, которые переживают нечто необычное, и смотреть, как они на это реагируют и как они с этим справляются.

У меня нет задачи закрыться в башне из слоновой кости: жизнь вокруг — важный ресурс для меня как для писателя. Чего бы мне точно не хотелось — чтобы на меня смотрели как на фигуру политическую. И есть такой парадокс: чем я старше, чем я сильнее как писатель, тем больше во мне желание писать о сегодняшнем дне. Мне кажется, что мы живем в такое трудное время, что каждый, кто имеет хоть какую-то возможность его понять и в нем разобраться, должны прилагать к этому усилия. Я, например, с трудом понимаю время, в которое мы сейчас живем.

Мне кажется, что с описанием настоящего в литературе сейчас некоторые проблемы. Пока автор его описывает, а книга готовится к печати, это «сейчас» уже стало прошлым. Современность теперь описывают соцсети, а не литература.

Это совершенно точно: пока ты писал роман, то, о чем ты писал, стало прошлым, и ты не можешь за этим угнаться. Но мне кажется, что писатели не обязаны быть хроникерами, фиксирующими события. Они должны писать о людях, которые переживают определенное время, которое оказывает на них определенное воздействие. Это то, о чем я пишу, когда говорю, что пишу современный роман.

Я только что выпустил роман, который называется «След города». Город, понятное дело, — Осло. Это будет трилогия об истории семьи с послевоенного времени до наших дней. На следующий год я планирую издать вторую часть. Это моя попытка написать историю современной Норвегии — мы ее отсчитываем от 1945 года: с чего мы начали, как мы шли, к чему пришли.

Давайте поясним для ненорвежцев, почему современная Норвегия начинается от 1945 года.

В это время появились все признаки нашей современной жизни: индустриализация, коммерциализация, свободная продажа машин, телевизор, современные способы коммуникации. Наконец, в конце 1960-х открыли нефть, на которой основано наше теперешнее финансовое благополучие, поэтому мы говорим, что современная Норвегия начинается с послевоенного времени.

Пока я писал эту первую часть, то задумался, что в послевоенные годы были такие очень важные особенности национального поведения: доверие, скромность в запросах и умение довольствоваться малым, оптимизм. Это было важно — на этом все строилось. Сейчас доверие и бытовая скромность, к сожалению, исчезли.

Богатство очень повышает уровень требований к жизни. И Норвегия за короткое время сильно обогатилась. А что такое доверие? Это когда люди разделяют жизнь с другими. Когда появляется богатство, общество перестает быть однородным, сплоченным. Где меньше сплоченности — там меньше доверия.

Беседовала Наталья Кочеткова

Источник: lenta.ru