Филолог Нина Щербак: Текст - это подсознание, набор травмированных областей

У Нины Щербак недавно вышла книга «Владимир Набоков. По ту сторону космического переулка. Эссе и статьи». Туда вошли научные статьи, которые публиковались в высокорейтинговых журналах и издательствах, в том числе зарубежных. Нина Феликсовна поделилась с нами о книге, психоанализе, фон Триере, Тарковском, христианстве, любимом рассказе, герменевтике - науке об интерпретации текста и многом другом интересном.

Нина Щербак (Нина Феликсовна Щербак), писатель, сценарист, к.ф.н., доцент СПбГУ

Нина Феликсовна, над какой книгой Вы сейчас работаете?

Недавно вышла моя книга «Владимир Набоков. По ту сторону космического переулка. Эссе и статьи». Туда вошли научные статьи, которые я публиковала в высокорейтинговых журналах и издательствах, в том числе зарубежных. Несколько публикаций было в издательствах Венского Университета в Австрии и Университета Павла Шафарика в Словакии.

Вы продолжаете писать прозу? У Вас выходило очень много художественных книг.

Я по-прежнему расцениваю свою прозу как слабость, игру. Последнее время я много занимаюсь герменевтикой, это наука об интерпретации текста. В современном интернетном пространстве очень много «зеркал».

Мои студенты, люди молодые, видят это даже лучше. Есть очень много проекций и взглядов на один и тот же текст или семиотическую систему. Мне очень нравится процесс написания прозы, не с точки зрения даже сюжета, или эстетики, но я пытаюсь ощутить работу языка, его власть над нашими умами. Я очень удивляюсь, когда мои рассказы хвалят.

Мне очень приятно, потому что я считаю их очень слабыми. Потребность их написания связана с тем, что я много времени уделяю психоаналитическим аспектам в литературоведении.

Расскажите поподробнее.

В Австрии и в Германии очень сильно направление психоанализа. Для нас это несколько чуждая материя. Текст рассматривается как определенный набор подсознания, травмированных областей. Язык – это зона подсознания автора, или целой группы людей, которые выведены в нем «на поверхность».

И дело не в том, что мы пытаемся осознать, докопаться до каких-то тайных смыслов, своих или чужих. Путем интерпретации мы работаем над собой. Психоанализ был изобретен Фрейдом в противовес гипнозу, для которого воля врача навязывается. Психоанализ, так часто критикуемый, тем не менее, ставил задачу, дать каждому человеку свободу выбора и возможность понимать себя.

Какой Ваш самый любимый рассказ?

Нет собственных любимых рассказов. Мне очень приятно, если хотя бы один кому-нибудь нравится.

Мне больше всего нравилось заниматься чужими рассказами. Например, рассказом Эдгара По «Потерянное письмо». Это было просто восхитительно. История о том, как у королевы похитили любовное письмо, и как сыщик, Дюпен, его нашел, поставив себя на место каждого из участников события. Рассказ написан так красиво, и так точно. Именно так действует психоаналитик, пытаясь понять каждого из людей в его окружении.

Ваши книги называются Критский, Крейслер. Это персонажи?

Да. Сборники рассказов «Критский» и «Крейслер и его встречи». Это разные проекции людей, главных героев. Критский – идеальный человек, некий конструкт, у которого есть прототип. Крейслер более реален, то есть он собран из проекций. Мне даже отзыв пришел от одного православного священника, который похвалил книгу, назвав ее «Крейслеровой сонатой, с отголосками радикального ислама!» Это шутка, конечно.

Дело в том, что любовная лирика в романтическом ключе может давать страшные последствия для интерпретатора. Сейчас время мета-модерна, с его «горячо и холодно» одновременно, с нестабильностью смыслов, «новой искренностью» и «новой простотой». Романтизм - удел прошлых лет. И когда проза написана в романтическом ключе – это сильно утрированный конструкт для современности.

Тем не менее, полностью отключить этот регистр я не могу. Это как жить только по правилам из страха. Но вот у известного философа С. Кьеркегора есть книга «Страх и трепет». Одно дело бояться, трястись, как бы чего не вышло, другое дело – Бога бояться. Это уже трепет.

Также точно в отношении детей, детскости, наивности. Очень распространена сегодня метафора «лепета и трепета». У моих коллег, у моей лучшей подруги есть даже такое музыкальное произведение. Так вот – ребенок. Это наивно или это прекрасно? В общем-то по иерархии это всегда – кто-то слабее, кто-то немощный. Но ведь у философов серебряного века часто младенец – тот, кто помнит о Вечном.

У Вячеслава Иванова есть знаменитое стихотворение «Младенчество». Так вот… ребенок видит лучше, может быть, способен понять и почувствовать мир лучше, чем взрослый. Поэтому … иерархии-то могут меняться местами! Тоже на редкость христианская идея!

Я особо всегда благодарна своим студентам в Университете, молодому поколению, за их адекватность. Они – молоды, практичны, смелы, часто – нормальны. В том смысле, что у них нет этой страшной романтической амплитуды серьезности, как, например, у меня. И в отношении интернета тоже. Студенты, даже если проводят там какое-то время, все равно… не относятся к этому так серьезно, как взрослые.

Вы хотели рассказать о фон Триере и ваших лекциях?

Да. Я много последнее время читаю открытых лекций. Получила даже за это много премий, в частности, «Золотые имена Высшей школы» - 2024, почетные Премии СПбГУ, премии «Делового Петербурга» «Влиятельные женщины».

За последние несколько лет много делаю онлайн курсов – очень поглощена этой работой. На студии работают молодые коллеги, горящие, любящие свою работу. Мне очень нравится процесс подготовки материалов и съемки. Это очень кропотливая работа, выписывается каждая минута.

Так вот. Одна из моих онлайн лекций (в представительстве СПбГУ в Барселоне) была о датском режиссере фон Триере. И я как-то заново проживала этого режиссера и его произведения.

Дело в том, что старая парадигма воздействия – сегодня не работает, мне кажется. Это касается и преподавания, и искусства, и во многом – лингвистической науки. Режиссеры и актеры, музыканты и поэты как-то это ощущают лучше.

Поэтому такие режиссеры как фон Триер – уже давно не рассуждают, а воздействуют. Именно на зрителя. То есть фокус внимания переносится на смотрящего.

Если в более традиционном кино было важно то, что происходит в кадре, то, о чем история, эстетически выстроенная, то в современном кино сфера воздействия переносится на того, кто смотрит. Поэтому у философов кино (Делез) есть такое понятие образ-время. Кадр и то, что в кадре – коренным образом меняется. Появляются смутные персонажи, неожиданные ракурсы и цвета, крупные планы. Море вариантов.

У фон Триера много кадров, сходных с Андреем Тарковским, очень тягучих, живописных, эстетически выстроенных ракурсов. Зависание женского тела, водоросли в море, колыхающиеся поверхности, огромные колокола в небе, смена цвета, укрупнения. Не говоря уже о том, что сюжет просто бьет наповал, своей нелогичностью и снова – эстетическим воздействием ужаса.

В общем-то, идея в том, что такая трансформация искусства помогает понять, как нужно воздействовать при объяснении чего-либо. Важно не рассказывать, а показывать, помогать зрителю что-то ощутить и прожить. Эстетическая реальность отлична от нашей, все-таки. Это свободный полет желаний, ассоциаций, страхов. Без этого аномального нет искусства.

И образ – переживания. Крупный план. Лицо, эмоции. Это больше, чем история всегда.

Я профессионально занимаюсь методикой преподавания иностранного языка, там очень много вопросов в отношении того, как преподавать. И, конечно, же никто не отменял дидактику, но мне всегда казалось, насколько важнее вдохновить в процессе объяснения, показать, насколько наша или выдуманная реальность красива, гармонична, или, наоборот, отвратительна.

Только прожив что-то, можно понять и запомнить. Без опыта нет роста личности. Важно, мне кажется, постараться ощутить полноту мира. Как говорил Гете, «Чтобы укрепить личность, нужно ее уничтожить».

Впрочем, на практике я нередко попадаю впросак, поскольку на разных людей, и учащихся воздействовать нужно совершенно разными способами. Моя главная задача часто - сломать стереотипы преподавательских методов, точно выстроить альтернативную методику.

Сегодня это особо сложно, потому что затянулись гайки требований, повсеместно. А я никак не могу выбросить из головы, тот факт, что методы бихевиоризма – отжили свое. Кнут и пряник – метод действенный, но так воздействуют на животных и время моды на это – прошло.

Человек - разносторонняя личность, со своим когнитивными и эмоциональными различиями, это важно учитывать. В идеале к каждому человеку или учащемуся нужно подобрать ключ, как к каждому зрителю – должное воздействие. Я этому только учусь у моих очень мудрых коллег, и в процессе своего обучения делаю свои курсы.

У Вас много книг о Хемингуэе, американской и британской литературе.

Да. Особенно о британской. Я долгое время жила в Англии. Училась там в аспирантуре (методика преподавания иностранного языка, Ланкастер), работала в Университете.

Работала в газетах и журналах, часто ездила в гости. В общем-то я провела там лет двадцать, не говоря уже о том, что большую часть жизнь была погружена в английскую литературу и культуру. Мои студенты, например, слышали имя Джулиана Темпла, который был и есть культовый режиссер, который делал фильмы об известных группах (Sex pistols), но снимал и очень серьезные эстетически выстроенные фильмы о Кольридже, Шекспире, Виго.

Я очень хорошо знала его родителей, подолгу жила у них в Лондоне. Я это все вспоминаю, собираю, пытаюсь пропустить через культурные коды, заинтересовать.

Но, Вы знаете, я все равно всегда выбираю как бы русские ценности. Не выбираю, а стремлюсь. Они не то, что сильнее других. Тем более, что ценности у людей общие, и не зависят от национальности. И все же… У нас ценности очень сильно окрашены Православием. Это коренное отличие, я его чувствую.

Англия во многом страна театра и экзистенции, то есть жизни, как есть. Россия, по сути, намного большее внимание всегда уделяла духовному развитию. Это не развитие интеллекта, или чувств, это совсем другая сфера. Быть христианином это адская работа над собой. Я всегда говорю такие страшные вещи – не студентам, конечно, – их я так не пугаю и оберегаю.

В Христианстве почти нет тела. Человек старается отречься от страстей. Верит в церковь и семью. Отсюда понятие соборности, столь особое. И чем больше человек пытается отречься от себя, тем больше у него оказывается возможности принять Бога, как он есть, понять, что его человеческий разум только ничтожная доля жизни, крупица.

В общем, религия не как наука, а как практика, позволяет ощутить мир ярче и точнее. И именно это, как ни странно, в результате объединяет нас с другими странами и людьми.

У нас в Университете есть дисциплины, которые я читаю. «История и культура Великобритании и США», мы стараемся смотреть на изучаемые страны и культуры с должным вниманием. Это очень непросто, но очень интересно.

Я, например, очень люблю американскую философию Трансцендентализма. Это идеалисты XIX века, которых потом сильно критиковали. Но идея «Сверх-души», «Кругов», «Веры в себя», о которых пишет Эмерсон, американский философ, во многом сходна с Христианством. Здесь такие подводные камни, даже сложно объяснить.

Просвещенные люди были всегда против идеологий, именно они пытались рассказать о своих странах что-то большее.

Для меня это большее во многом Андрей Тарковский и его «Андрей Рублев», который когда-то меня и тронул, и сразил наповал (видимо, мне его вовремя показали). Это пронзённость так и осталась во мне. Как выбор известного героя Достоевского Идиота, князя Мышкина.

Он выбирает то и там, где больше страданий. Потому что только через очень глубокое страдание мы учимся любить, и у нас есть возможность роста, а значит, жизни.