Дэвид Митчелл о ритме, путешествиях, Чехове, сериалах и кое-чём еще

Дэвид Митчелл — популярный английский романист, автор экранизированного бестселлера «Облачный атлас». На его счету пять книг, две из которых попали в шортлист Букеровской премии.

— Вы, прежде всего — романист. Что самое сложное в написании романа?

— В каждой книге, в каждой главе всегда есть свои проблемные зоны. И когда ты работаешь, всегда отодвигаешь их решение на потом. Самое сложное — это заставить себя взяться за их решение.

Сейчас я много думаю об одной такой проблеме в своей новой книге. Проблемные зоны — это очень важно и сложно, от них нельзя просто так избавиться, и их надо прорабатывать.

Есть части текста, которые ты полностью контролируешь, где язык подвластен тебе, а сцены получаются сами собой. Но есть и те, которые тебе приходится писать так, как будто ты делаешь это в первый раз — это самая сложная часть, но именно она приносит внутреннее удовлетворение.

— В вашей самой популярной книге — «Облачном атласе» — музыка является важной частью нарратива. Какую роль музыка играет в вашей жизни и ремесле?

— Я не могу без нее жить. Но чем старше я становлюсь, тем больше я ценю тишину, а количество инструментов, которое мне нравятся, все уменьшается и уменьшается. Теперь это контрабас, скрипка и пианино. Музыка, как и язык, вызывает большие эмоции, но музыка не такая конкретная, как язык. У чтения много общего с прослушиванием музыки.

Иногда я думаю, что глаза — это уши, и с их помощью можно чувствовать, слышать формы слов. Это помогает писать. Например, я часто использую слова «maybe» и «perhaps». Они означают примерно одно и то же, но я знаю наверняка, когда нужно употребить одно из них. У «maybe» ударение падает на первый слог, у «perhaps» на второй, и в зависимости от контекста, я понимаю, какое слово добавляет предложению музыкальности.

— В ваших романах достаточно много путешествий. Сами вы жили в четырех разных странах. Как вы транслируете свой географический опыт в книги?

— Мир — это интересное место. Особенно те его, части, которые я не понимаю. Мне нравится посещать их и расширять свое представление о мире. Конечно, это отражается и на моих книгах.

Этот процесс очень похож на поиска натуры для киносъемок. Когда я путешествую, я всегда думаю о своих будущих книгах. У меня есть идея для романа, в центре которого будет встреча Горбачева и Рейгана в Исландии. Я был в доме, где они встречались, и определенно в этой книге будет много русских героев. И чтобы избежать двухмерных, плоских персонажей, я еще раз вернусь в Россию, и буду искать вдохновение здесь на месте.

Лучшая подготовка перед созданием романа — это не исторические исследования, а беседы с людьми, наблюдение за ними в их естественной среде.

— Вы много читаете?

— Если я читаю мало, я чувствую себя виноватым в том, что не открыт литературному миру, новым впечатлениям. Если я читаю много, то чувствую себя виноватым в том, что сам мало пишу. Работая писателем, постоянно чувствуешь себя виноватым. Практически как католик.

— Не самый оригинальный вопрос, но все же очень интересно, как на вас повлияла русская литература?

— Я считаю Чехова своим святым покровителем. Конечно, так думают многие писатели, но я читаю Чехова каждый год. Он напоминает мне о том, что в самое главное литературе — это не идеи, а люди. Очень люблю Булгакова. Он достаточно популярен в англоязычном мире. Булгаков очень изобретателен и у него большое «чеховское» сердце.

Например, Набоков тоже изобретателен, но у него «платоновское» сердце. Его волнуют идеи, а не люди. В «Мастере и Маргарите» есть безумные фантастические сцены, есть параллельный нарратив — все это очень легко можно было сделать очень плохо, но Булгаков не ошибается. Если ты в правильном настроение, эта книга может заставить тебя расплакаться. Она очень трогательная. Ну и, конечно же, Толстой. Например, «Анна Каренина» — 700 страниц, но нескучно ни на секунду.

Представляете насколько это сложно написать такую огромную книгу и при этом не скатиться в скуку. Диккенс в своих лучших книгах позволяет себе проходные сцены. Даже во «Властелине колец» есть абсолютно невыносимые главы, но Толстой умудряется оставаться увлекательным даже на такой большой дистанции.

— Что вы думаете о месте литературы в современном мире? Она все так же важна, как и сто лет назад?

— Я думаю, что литература никогда не была как-то особенно важна для мира. Сто лет назад только малая часть населения читала книги. Сегодня похожая ситуация, и это нормально. Ее количества вполне хватает для того, чтобы она была самодостаточной. И это самое главное. Для меня литература — это пагубная привычка, поэтому я и пишу.

Если говорить о какой-то глобальной цели, то у людей есть генетическая потребность в историях, слушать их и рассказывать. Так было в доисторические времена, когда мы рассказывали истории об охоте вокруг костра.

Так было в Древней Греции, где придумали новый способ повествования — с помощью тел и актерского мастерства. Так было в Эпоху Возрождения, когда изобрели книгопечатание и появился роман. Так было с кино, так происходит и сейчас, когда появляются интерактивные видеогры — возможно, новый способ рассказать ту самую историю у костра.

Литература удовлетворяет именно этот аппетит.

Роман как форма существует больше 4 веков, и это вполне впечатляющий срок для любого вида искусства. Литература прежде всего использует язык, доводит его до пределов восприятия, и делает это достаточно хорошо.

Она помогает найти цель человеческого существования. Литература фиксирует хаос жизни, упорядочивает его и помогает в поиске ответов на те вопросы, которые волнуют нас больше всего.

Она о смерти и о любви, особенно любви.

— В 2007 году вы попали в список Time 100 самых влиятельных людей на планете. Какое чувство вы испытали, оказавшись в такой заслуженной компания, на половину состоящей из политиков и людей, которые управляют миром?

— Это была огромная честь. Большое спасибо журналу Time, но я абсолютно точно не являюсь одним из самых влиятельных людей на планете. Спросите у моей жены.

Мне кажется, что писатели не обладают такой силой. Ни сегодня, ни когда-либо. Это миф. Шелли говорил, что поэты — это законодатели мира. Но это лишь интересный способ самоидентификации.

В реальности все совсем не так. Например, сейчас поэзию практически никто не читает. Я не думаю, что литература — это вопрос власти или влияния. Телевидение обладает ими в большей степени.

— Раз уж мы заговорили о телевидении — сегодня как никогда популярны сериалы. Кто-то даже рассматривает их как продолжение традиции больших, великих романов. Что вы об этом думаете?

— Я соглашусь. Сегодня золотой век американского ТВ. «Игры престолов» — великолепны, «Прослушка» — блистательна, «Клан Сопрано» — восхитителен. Посмотрите, какие они прекрасные. В сравнении с ними телевидение, которые мы смотрели в детстве — полная чушь. Нам повезло родиться в эпоху таких историй. Сериалы по-настоящему можно сравнивать с большими романами конца XIX века. Если бы Диккенс или Толстой жили сегодня, они могли бы работать на HBO.

— А у вас нет желания написать сериал?

— У меня недостаточно опыта. Мне кажется я мог бы стать автором идеи, но написать сериал — это слишком сложно. Например, когда создавался сценарий «Облачного атласа», я не участвовал в адаптации. Мне в принципе больше нравится форма романа.

Есть одна небольшая вещь, которую HBO и другие каналы не могут себя позволить — беспредметности. В их сценариях нет места тишине, спокойствию или сценам, где бы ничего не происходило. У них постоянная динамика, динамика, динамика — развитите персонажа, развитие персонажа, развитие персонажа.

Они делают это идеально, но в романе ты можешь потратить половину страницы на описание чего-то бесформенного и это будет красиво. Тот же Чехов — полон небытия.

В его рассказах происходит не так много событий, но это фантастическая пустота. Мне кажется ее невозможно снять. Она не транслируется в кино.

С точки зрения писателя у романа в запасе намного больше слов, больше цветов. Но все же я не смогу конкурировать с прекрасными сценаристами HBO. Еще и потому, что я слишком эгоистичный, мне нужен полный контроль над работой. Хотя если кто-нибудь захочет адаптировать мои книги еще раз, я буду очень-очень рад.

— Вы написали пять книг. Какой совет вы могли бы дать начинающим писателем с вершины своего опыта? Совет, который вы бы сами были не прочь услышать пять книг назад.

— Не больше одной метафоры на страницу, и она должна быть хороша. Чтобы научиться писать, единственное, что нужно делать — писать. Все необходимые решения найдутся в процессе.

Источник: T&P