Александр Снегирев о вреде сытой и комфортной жизни, а также о магии, которая меняет жизнь

Пишу для себя…

— Обращает на себя внимание, что вы не боитесь выходить на прямой контакт с читателями: проводите литературные чтения, интерактивные спектакли… Можно сказать, происходит развиртуализация, вопреки нынешним тенденциям…

— Не могу сказать, что я очень общительный человек — как и все прозаики, скорее социофоб, люблю быть наедине с собой и не фанат публичности. Но обстоятельства складываются так, что чувствую необходимость в постоянном взломе собственного кокона. Например, сами собой возникли в моей жизни «БеспринцЫпные чтения» (литературный проект писателя Александра Цыпкина. — Ред.). Каждый раз у нас аншлаг: оказалось, что воспринимать прозу на слух хотят немало людей в Москве и в Петербурге. Для меня это показательный симптом.

Недавно все плакали, что бумажная книга вымирает. А тут произошел скачок не обратно к бумажной, а вообще в изначальную литературу, где писатель стоит как сказитель перед людьми и читает. Для меня как для писателя это важный поворотный пункт в эволюции литературы, он подтверждает наш голод по подлинности, нашу усталость от тотальной виртуальности, нашу потребность в осязании. А еще, читая вслух и особенно на публике, ты видишь слабые и сильные места текста, это эффективный способ совершенствования текста. Сейчас говорю не о том, что можно отследить реакции людей и идти у них на поводу: здесь люди смеются, здесь плачут… А о внутреннем слухе автора, который срабатывает при чтении текста перед десятками и сотнями незнакомых зрителей.

Изначально больше доверял артистам, которые читали мои рассказы, но постепенно мы, писатели, все чаще читаем сами. И это не тот случай, когда заказчик вырывает у художника кисть со словами «я нарисую все сам» — или когда режиссер начинает писать сценарий, играть, озвучивать и сочинять музыку для фильма. Просто какая–то робость уходит, сменяется уверенностью, и многие считают, что авторское прочтение оказывается интереснее прочтения артиста.

В целом общение с людьми мне интересно, и закрываться считаю неправильным. Ведь писатели пишут для людей… Хотя нет, если так скажу, то совру, потому что пишу я только для себя. Другое дело, что от других себя не отделяю, потому что убежден: человечество — единый организм.

Очищение через страдание

— Когда лично встречаешься с читателями, всегда есть риск выслушать массу ценных советов, как было бы лучше поступить с тем или иным героем…

— Да, вот и сегодня тоже что–то советовали. С одной стороны, это забавно, и относишься снисходительно. А с другой стороны, бывают советы объективно полезные, иногда дилетантское мнение может быть очень точным. Поэтому надо относиться к этому по–детски, в том смысле, что априори ни от чего не отказываться.

— Вас, наверное, уже замучили вопросами, почему вы так жестко обошлись с героиней романа «Вера». С такими хорошими чувствами к женщине написан роман, и под конец — обескураживающий финал, она подверглась групповому изнасилованию…

— Будучи человеком, любящим комфорт и уют, я, тем не менее, отчетливо понимаю (исходя из своего жизненного опыта), что эта так называемая счастливая жизнь не ведет человека к духовным переменам и перерождению. Пусть мои слова не покажутся пустым высокопарным трепом, очень ответственно к этим вещам отношусь и придаю им большое значение. У меня, например, бывали периоды, когда все складывалось удачно, когда во всем везло, но ни к чему хорошему это меня не приводило. А когда стали происходить большие неприятности, мрачные драматичные события, постфактум понимаю: если бы их не было, был бы куда более самодовольным, тупым и бесчувственным человеком. Поэтому должен констатировать такую, в общем–то, известную вещь: мы все нуждаемся в просветлении, но мы не можем испытать художественный и личностный катарсис, не пройдя испытания. Большинство этого не осознают, цепляются за тепло и за сытость, хотя это приводит к стагнации и не дает полноценно прожить жизнь. Духовно полноценно. А ведь катарсис — это очищение через страдания, это не выдумка религиозных фанатиков или мазохистов. Это явление, проверенное веками.

Важно уточнить, что она не подверглась изнасилованию. Произошедшее было ее выбором. А это совсем другое. Поэтому не воспринимаю произошедшее с Верой как мрачную пропасть, воспринимаю эту трагедию как единственный способ перерождения, который позволил ей избавиться от безумия, от иллюзий. В конце она забеременела, она этого хотела, и получила — как мне кажется, самым логичным в ее случае способом. К своим героям всегда отношусь с любовью, просто не следует путать любовь с сюсюканьем. Персонажи как дети: если избыточно их баловать, то они вырастут несчастными мерзавцами. Меня интересуют только движения души. Понятно, что все это может быть облечено в комическую, трагическую и трагикомическую сюжетную форму, но главное — это что происходит с душой. А, например, вопрос, как герой потратит деньги, — мне скучен.

Обстоятельства не случайны

— У вас был интересный опыт интерактивной постановки — в московском отеле на разных этажах происходило действо из ваших рассказов. Это новый жанр? Будете ли продолжать?

— Такой метод постановки не моя выдумка, а молодого, но уже известного российского театрального режиссера по имени Талгат Баталов. Эту постановку он осуществил в рамках экспериментального проекта «Живые пространства» на международном театральном фестивале «Территория», который проходит в Москве уже больше 10 лет. Для постановки по моим рассказам был выбран отель «Стандарт» на Пушкинской площади. Получилось интересно. Через громкоговорители в лифтах я делился мыслями о литературном процессе, на этажах, в люксе, в ресторане, конференц–зале и на крыше разыгрывались разные сцены из рассказов и «Веры». Повезло с командой — собрались выдающиеся молодые актеры (Ольга Кавалай–Аксенова, Александра Велескевич, Сергей Савлук, Дарья Гомес и другие, Веру сыграла бесстрашная Людмила Корниенко). Ольга Никитина придумала сценографию, хореографию ставил известный мастер своего дела Александр Андрияшкин. Не знаю, как сложится судьба постановки. Насколько знаю,  спектаклем заинтересовались и другие отели. Хотя этот спектакль запросто может существовать и на сцене.

Опыт работы с театром стал для меня поворотным — понял, сегодня не нужно писать пьесу. Поставлен может быть любой текст. Рампа трансформировалась до неузнаваемости. Театр, как и литература, возвращается с сакральной сцены на бренные улицы. И это замечательно.

— Вы поучаствовали в документальном фильме своей супруги режиссера Ольги Столповской. Может быть, появится творческий дуэт: сценарии для фильмов писать или что–то в этом роде?

— На заре нашего знакомства мы как раз и писали совместно сценарии. Это были развлекательные коммерческие работы, меня тогда очень увлекала стихия коммерческой комедии. С тех пор мы не работали вместе, хоть и постоянно советуемся друг с другом. А в фильме «Год литературы», который Оля сделала, я не играл, а просто старался быть самим собой.

С этим фильмом у нашей семьи много связано. Когда приступили к съемкам, только природу еще снимали, то как будто заклинание прочли. Начали происходить события, которые впоследствии легли в основу фильма. Мы получили извещение, что наш дом хотят снести под строительство дороги. Правда, в конце концов проект с дорогой не реализовался и дом наш устоял. Я бы назвал это временным затишьем — или же победой, которая случилась сама собой в результате экономического кризиса. Отсутствие избыточных средств привело к тому, что эту трассу, не очень–то нужную, передумали строить, а вместо этого стали расширять имеющуюся дорогу, что логично. Так что, скорее, это победа обстоятельств. Впрочем, обстоятельства всегда неслучайны, и, возможно, мы их вызвали своими энергиями и борьбой.

Примерно в то же время мы пытались усыновить ребенка, но попытка пока не увенчалась успехом. В общем, магия какая–то. Начинаешь что–то делать — и запускаешь механизм событий…

Доверяй тому, что с тобой происходит

— Что касается фильма Ольги, то в данном случае можно говорить о новинке жанра, — продолжает Снегирев. — Сейчас в мировом искусстве вообще и в кинематографе в частности формируется такое направление — повествование, где границы между документом и художественностью размыты. Это не псевдодокумент, и не чистовой документ, и не художественный фильм. А тонкая дышащая ткань: абсолютно реальные сцены и факты смешиваются с «фикшн». Ольга вышла на это интуитивно, а уже в этом году на Роттердамском фестивале была показана похожая польская картина режиссера Лукаша Рондуды — там снимается жизнь двух варшавских художников, мужа и жены, и тоже непонятно, где перформанс, а где документалистика. Одним словом, в мировом искусстве формируется новое направление, и мне очень интересно за ним наблюдать и участвовать в формировании этой волны. Сейчас пишу новую книгу, и тоже вышел на такой тип повествования: я и участник, и наблюдатель за самим собой.

Соблазна работать как сценарист у меня пока нет. С одной стороны, это славит и сулит гонорары. Но сам жанр мне не очень близок. Сейчас писатели стремятся писать «под кино», то есть пишут книги, уже имея в виду экранизацию. Такое взаимопроникновение искусств.

— Вы упомянули некую магию, когда идет переплетение творчества и вашей жизни. А не страшновато от того, что, возможно, излагая текст, вы формируете свою судьбу. Нет ли опасений, что герой поведет писателя, а не наоборот?

— Да нет. Все, что мы делаем на свете, обладает той же силой. Понятно, что, может быть, у писателя больше шансов вызвать какие–то энергии. Но любой человек запускает некий механизм. Строите ли вы дом или разрушаете, говорите или молчите — вы любым своим действием или бездействием даете ход неким процессам. Вопрос лишь в масштабе этих процессов, потому что понятно: есть генералы, которые мановением руки отправляют армии в бой, а есть скромные домохозяйки, которые травят крыс у себя в подвале. Но как бы то ни было, все мы что–то делаем, испытываем радость или угрызение совести. Разница только в масштабе и готовности нести ответственность. Надо доверять тому, что с тобой происходит. У каждого есть свое призвание, каждый из нас имеет способности, и надо их найти, развивать и следовать им. Одного нельзя себе позволять — страха.

Справка

В 2005 году короткая проза Александра Снегирева была удостоена премии «Дебют». Глава жюри премии писатель Евгений Попов отозвался о его творчестве так: «Меня в его сочинениях привлекло то, что Снегирев пытается работать поверх барьеров авангардизма, чернухи, лакировки, самолюбования, макабра, попсы и прочей мути».

В 2007 году получил премию «Венец», в 2008–м — премию «Эврика».

В 2009 роман «Нефтяная Венера» номинирован на премию «Большая книга», вышел в финал премии «Национальный бестселлер», номинирован на премию «Русский Букер».

В 2010 году роман «Тщеславие» назван лучшей прозаической книгой года по версии «НГ–Exlibris».

Книга «Чувство вины» названа лучшей прозой 2013 года по версии «НГ–Exlibris».

В 2014 году стал лауреатом премии «Звездный билет», посвященной памяти В. П. Аксенова.

Роман «Вера» (Эксмо, 2015) вышел в финал литературных премий «Русский Букер» и «Национальный бестселлер», завоевав первую из них.

Вита ШТЕЙН,

собкор газеты «СЕГОДНЯ» в Москве. 

Источник: www.telegraf.lv