Ольга Шлыкова: «Минута»

Всё кончилось в одну минуту. Только что подписывал указы, отвлёкся на телефонный разговор с сыном, который бурчал что-то невнятное трубку, и вдруг в кабинет вошёл помощник и прошептал:

- Господин Томаш, вас низложили. Советую уходить через запасной выход.

- Как уходить, куда уходить? Я ещё указы не успел подписать…

- Да кому теперь нужны ваши указы, вы больше не президент. Я не шучу, они уже в лифте.

- Кто они?

- Ваши гвардейцы. Они и подняли бунт, регулярные войска их поддержали.

- Они же разгоняли демонстрацию…

- Вот с этой демонстрации всё и началось, после приказа стрелять боевыми. Кто-то открыл двери в офис госбанка, а демонстранты знали куда идти. Взяли все документы, опечатали хранилища. Уже два часа, как в стране командует Микош.

 - Кто?

- Ваш любимый Микош.

- Так он же…

- Вот именно, всё знает. Идёт учёт материальных ценностей и валюты. Главы регионов добровольно сдают незадекларированные деньги и ценности. Счёт уже пошёл на миллиарды.

- Но я…

Помощник развернулся, и пошёл к двери, на ходу проговорив скороговоркой:

- Ну, как хотите, я покидаю здание. И помните про участь Маринеску.

Томаш растерянно оглядел кабинет. Куда ему бежать?

Дверь толкнули ногой, и в кабинет вошли гвардейцы. К Микошу подошёл здоровенный майор и снял маску.

- Ну, здравствуй, Винек, давно не виделись. – Майор поднял автомат, замахнулся прикладом, и для Томаша наступила темнота.

Томаш очнулся, и понял, что он дома, в своей постели. Кто-то положил руку ему на грудь, и тяжело вздохнул.

- Мила? – Позвал Томаш.

- Винек, лежи смирно. Пармо перестарался, у тебя черепно-мозговая травма, поэтому отпустили под домашний арест, но только до выздоровления.

- А потом?

- Потом будет суд.

- И в чём меня обвиняют?

 - В коррупции.

- И кто меня собирается судить?

 - Увидишь, и очень удивишься. Они все состояли в заговоре, Микош у них главный.

Томаш закрыл глаза. Он понял, почему иностранные партнёры торопились договориться с ним. Они знали про заговор, и понимали, что кроме него никто ничего не подпишет на их условиях.

Через месяц состоялся суд. Томаш оглядел зал заседаний, и чуть не вскрикнул от удивления. «Оказывается, меня сдали бывшие сослуживцы. Я ещё во время визита в Азию почувствовал какое-то напряжение у секьюрити. И теперь понимаю, почему этот Ван звал остаться погостить. Это он мне политическое убежище предлагал».

После объявления приговора, Томаш сел на стул, и закрыл лицо руками. Его отец тоже умер в шестьдесят три.