Сапоги выше Пушкина

В обычных разговорах о культурных ценностях среди культурных людей заметен некий отлет мысли от действительности. Старый спор – «сапоги или Пушкин?». Когда-то и мне казалось, что Пушкин выше. Теперь, с годами,  возникли большие сомнения.

Без Пушкина прожить можно. Вообще без всего, кроме Бога, можно прожить, это еще Аквинат в свое время доказал. Но вот в системе земных, культурных ценностей, сапоги оказываются по степени важности ближе к Богу, чем Пушкин.

Почему? Во-первых, что греха таить, конкретного гуманизма (а для чего тогда нужна культура, если она антигуманна?) в сапогах много больше, чем в солнце русской поэзии. Ведь Пушкин светилом называется только так, метафорически, а на самом деле, возьмите в руки томик его стихов или прозы – никакого проку, не горит и не греет. Ценность высокой культуры, как ни крути, измеряется животом. Это особенно ярко проявляется "в годы великих потрясений", когда обозначается истинный смысл и назначение бумажной книги (то есть даже не Пушкина!) – на ней можно приготовить обед. Только здесь появляется хоть какой-то толк. Но даже не от литературы, а от целлюлозно-бумажного субстрата, который является в ней определяющим, главным началом.

Если же этого субстрата нет, то бесполезность, ничтожность, эфемерность культуры и литературы становится вовсе очевидной.

Сорокин в своей "Манараге" верную мысль превратил в хохму. А в ней ведь все было правильно изначально. Книги обретают ценность только в момент горения под котелком. Одна книга, накормившая пару человек, или даже одного, ценнее многих, ничего кроме словесного пара не произведших.

Впрочем, есть серьезное возражение из области духа. Идея –  вот чем может быть важна книга.

Но, отметим, во-первых, что не во всякой книге имеются эти самые идеи. Большинство современных книг вообще сторонится всякой идейности, не содержит ничего, кроме словесной жижи. Назначение же последней - рост благосостояния издателя и автора.

Второй момент, на который следует обратить внимание, состоит в том, что идейная значимость книги – требование исторически определенное. Есть эпохи и общества, которые никаких особых идей от книг не требуют. И здесь вопрос «что лучше: ноги в тепле или голова в пустоте?» решается вполне очевидно. От пустой головы толку нет, а ноги всегда нужны. Ну ее, эту литературу.  

Скажем и о третьем аспекте. Идею легко выдрать как страничку из стопудовой книги и оставить нетленной. По большому счету идея не привязана ни к кому из конкретных писателей, да и вообще к литературе. Чтение одной книги с легкостью может быть заменено освоением любой другой. Апелляции к индивидуальности манеры ныне не принимаются. Может быть, авторы и различались на заре и в первую пору развития словесности, теперь индивидуальное лицо все в большей степени стирается. Все пишут одинаково, и уже не различишь, где Ляпкин, а где Тяпкин

В-четвертых, если вдуматься, набор авторов и названий, вознесенных на Олимп классики, совершенно случаен. Пантеон вполне мог иметь и другой вид. Состав литературного политбюро не был предначертан на небесах, а образовался путем естественного выдвижения кандидатур и последующего яростного лоббирования. То есть «ни одна блоха, ни плоха, все черненькие и все прыгают». А раз так, всех не словишь, да и незачем.

Опять же, если вернуться к персоналиям и поразмыслить над тем, что с авторами и книгами происходит в культуре, то получится, что ценны они, в конечном итоге, для общества абстрактным содержанием, а не чудными строками, наполненными уникальным контентом. Так чего же их ценить и цепляться? Хватит прописных истин.

То есть виртуальный, идейный сапог, который можно в ход пустить в любом споре, дискуссии, или предвыборной кампании, всегда в культуре доминирует над неповторимым Пушкиным.

Но и это не все. Практика всегда лучше теории. Идеальное – лишь форма материального. Нас так учили на уроках по диамату, а молодежь подхватила без всякой указки из идеологического отдела.

Помнится, в том году все возмущались, что чашки кофию на ярмонке покупают, а книжки - никак нет. Хотя книжки и журналы дешевле. Но ведь здесь то же самое: без журнала прожить можно, а без кофию - никак. Те, кто рецензии пишет, давно поняли, что путь к сердцу читателя лежит через желудок. Иначе откуда все эти пищевые сравнения и ассоциации? Менее ценное получает оправдание через констатацию сопричастности к более значимому (еда). Уподобление напитку ли, лакомству или кушанью вообще, подчеркивает ценность текста. Не будь эта книга глотком вина, сладким пирожным или роскошным борщом, какой в ней был бы смысл?

В классической филологии материальный смысл литературы выражен, конечно, не так бесстыдно прямо, но имеется. Да и насытить непосредственно, напрямую, Достоевский не может. Но вот кормиться с него можно славно, прикрывая процесс питания трепом о духовности и эстетических особенностях текста. Проводить симпозиумы, получать гранты.

А разговоры о практическом смысле литературы? Они ведь тоже ведутся. Это раньше книги писали и, соответственно, читали для истины, добра и красоты. Нынче смешно такое даже и слышать. Литература должна быть не то пособием по практической психологии, не то справочником начинающего юриста и психиатра, не то кулинарной книгой.

А раз так, то утверждение, что Пушкин – это лишь ступенька к обретению достойной обуви и не более того, получается практически неоспоримым. Высокие смыслы и слова – не более чем средство манипуляции для достижения конкретных практических результатов. Такова наша эпоха, таковы реалии. И это тем более относится к тем, кто заявляет о том, что делает настоящую, высокую литературу. Не надо верить этому. Чем выше дух, тем больше кушать хочется.

Автор: Сергей Морозов