Юрий Буйда о жанровых особенностях своего последнего романа, карьере писателя и портрете идеального читателя

В издательстве «Эксмо» в августе вышла новая книга Юрия Буйды «Стален». Это история жизни и приключений писателя и типичного «ненадежного рассказчика» Сталена Игруева, написанная в жанре плутовского романа.

У вашей книги интересное название — «Стален». Оно возникло сразу же или были и другие варианты?

Признаться честно, названий поначалу было много. Но по мере формирования текста они отпадали одно за другим, пока не осталось окончательное — «Стален». Оно, разумеется, провокационно, но разве что в игровом смысле. Чтобы оно не повисло в воздухе с глупым видом, я использовал подзаголовок — «Похождения углового жильца», отсылающий к определенной традиции — к традиции плутовского романа. Важно, что заголовок и подзаголовок составляют целое, вовлекая читателя в игру. Во всяком случае, мне хотелось бы, чтобы читатель с первых страниц почувствовал это игровое начало и не забивал себе голову всякими глупостями вроде намеков на Ленина или Сталина.

В октябре в Мадриде пройдет международная выставка книг Liber-2017, и Вы в числе приглашенных. Чего Вы ждете от этого мероприятия?

Я бывал на таких выставках в Париже и Франкфурте и понял, что писателям на них делать, в общем-то, нечего. Во Франкфурте ко мне подошла переводчица — милейшая дама, которая сказала, что ей стыдно за немецких издателей, которые никак не соберутся выпустить в Германии «Прусскую невесту» и «Дон Домино». Но что я мог ей сказать? Свое дело я сделал, написав эти книги, а остальное — дело агентов, издателей и переводчиков. Ради них и проводятся эти выставки, где обсуждаются темы, связанные с книжным бизнесом.

Всякая такая выставка — это огромная бизнес-машина. Разумеется, писателя там любят, сводят его с читателями и журналистами, но он там присутствует в роли коровы на съезде ветеринаров, которые не должны забывать, как корова выглядит...

Бытует мнение, что писательство — это своего рода аддикция. Что писатель впадает в зависимость от своего занятия, как алкоголик, наркоман, влюбленный, и уже не может своими силами с ней справиться. Согласны ли Вы с данным утверждением?

Ну да, это что-то вроде природной склонности, которую человек сознательно или безотчетно поощряет в себе, потому что не умеет торговать нефтью, манипулировать инвестициями или вышивать крестиком. Вдобавок писатель в своих книгах может себе позволить такое, о чем ни банкир, ни инженер и помыслить не могут: он может выдумывать события и людей, поступать с ними как угодно, вызывать смех или слезы.

Писатель пользуется вседозволенностью и может удовлетворить свою похоть к жизни — и все это чаще всего без привлечения к уголовной ответственности.

Ну а деньги... разумеется, я хотел бы жить на доходы от своих книг, чтобы чувствовать себя профессиональным литератором во всех смыслах этого понятия, но не получается. Что ж, я нашел другие способы для обеспечения жизнедеятельности.

Вернемся к вашей новой книге. Почему Вы решили обратиться именно к жанру плутовского романа?

Удивительно, что в девяностые годы или на материале девяностых годов никто не написал плутовской роман — эпоха была самой подходящей. Но, если честно, когда я взялся за эту книгу, мне и в голову не приходило, что из нее вырастет. Предполагал, что это будет история провинциала, мечтающего о завоевании если не мира, то Москвы. В этом смысле — но только в этом — главный герой мне близок. Но в силу характера и обстоятельств он не стал пронырой, плутом, хищником, трикстером, так что назвать Сталена Игруева классическим героем плутовского романа попросту невозможно, он скорее герой «плутовского времени», «эпохи перевертышей».

При этом иностранный издатель определил жанр «Сталена» как роман воспитания. Какие черты произведения, на Ваш взгляд, действительно соответствуют канонам этого жанра? Связана ли афористичность высказываний, пространность рассуждений персонажей романа с чертами воспитательного романа?

Ну, поскольку герой часто встречается с неглупыми людьми, ему пришлось пройти через «бурелом идей», через который мы все прошли в 80-90-х. А когда персонажи много болтают и при этом пытаются сформулировать свое отношение к действительности, возникает явственный намек на Bildungsroman — роман воспитания, о котором, кстати, я тоже вовсе не думал. Вышел некий симбиоз жанров. Или, скорее, намек на симбиоз.

А есть ли автобиографические черты в образе главного героя?

Как я уже говорил, меня с героем сближают провинциальное происхождение и немногие черты биографии. Он, как и я, журналист и писатель. В остальном же — ничего общего, разумеется. Сторонники биографического метода, конечно же, мне не поверят, но я не считаю, что стоит, например, усматривать в каждом персонаже Лескова самого Лескова. Ну да, я его породил, а теперь пусть живет как знает.

А как Вы представляете себе идеального читателя Ваших книг?

Не знаю. Иногда пытаюсь представить себе его — чуткого, внимательного, снисходительного, но встречи с реальными людьми — это совсем иное.

Участковый полицейский из Москвы, оказавшийся ценителем «Синей крови», профессор-филолог, цитирующий наизусть фрагменты из «Ермо», инженер в очках, склеенных скотчем, юная барышня с пирсингом — ценительница хоррора, австралийский немец, тоскующий по Восточной Пруссии, памплонская пианистка, задавшая мне тысячу вопросов о «Доне Домино», парижский интеллектуал, петербургская гимназистка дивной красоты и ума... Нет, я не в состоянии нарисовать целостный образ своего читателя...

Бытует мнение, что в наше время читают все меньше и меньше книг. Как, на Ваш взгляд, можно пропагандировать чтение?

Чтение, наверное, можно и нужно пропагандировать, но как это делать — не знаю. Я-то ведь родился и вырос в то время, когда в нашем городке поход в библиотеку был частью воскресного ритуала для семей врачей и учителей, слесарей и железнодорожников. А потом они сели у телевизора, и в библиотеках перестало пахнуть сапожным кремом и духами «Красная Москва».

Источник: eksmo.ru