Денис Драгунский: За стол писателя гонят стыд и страх

Признанный мастер короткого рассказа, журналист, сценарист, писатель Денис Драгунский рассказал, как появляются сюжеты, почему побудить писать могут стыд и страх и как заметки в Фейсбуке могут однажды превратиться в рассказ.

Вы – постоянный пользователь Facebook. Почему это важно для Вас как автора?

ФБ (Фейсбук, Facebook - прим. CWS) для меня важен так же, как раньше был важен ЖЖ (Живой Журнал, Live Journal - прим. CWS). Собственно, я писателем-то стал из-за ЖЖ – публиковал там рассказы, стараясь, чтобы они не очень вылезали за рамки экрана, то есть 2.500 – 4.000 знаков. Формат важен, но еще важнее – дыхание читателей, их немедленный отклик. Честно говоря, я даже не знаю, смог ли бы я работать в «до-цифровой» рамке: написал книгу, или рассказ в журнале – и потом жди рецензий, еще месяц или два. Ужас, пустыня, белое безмолвие! Я понимаю, почему писатели просиживали целыми днями в Доме литераторов и вообще в разных кружках и салонах, кофейнях и пивных. Без общения невозможно сочинять. Пруст и Лев Толстой тоже были компанейскими людьми, тоже не могли без быстрого дружеского отклика. Но это всё равно не сравнишь с молниеносной и многоголосой реакцией в ЖЖ или ФБ.

Могут ли в таком случае «дневниковые» заметки в Facebook или ЖЖ однажды составить полноценный рассказ? Что для этого нужно?

Могут, конечно. В трех случаях.

Первый. Когда речь идет о длинном, многолетнем цикле добросовестных дневниковых записей; такой цикл имеет историческую, психологическую, социологическую, антропологическую ценность – и, тем самым, становится ценной каждая отдельная запись. Если нам интересны письма Чехова как целое, то, по определению, нам интересно каждое письмо.

Второй случай: вы стали свидетелем чего-то поразительного, из ряда вон выходящего – и написали об этом, и все сказали «ого!».

Но это всё – рассказы в простом, бытовом смысле слова, хотя и очень ценные.

Третий случай самый трудный: сделать, чтобы ваш рассказ был интересен всем, хотя в нем описаны вроде бы заурядные люди и, казалось бы, обычные события. Вот этому нужно учиться.

Это, наверное, один из самых частых вопросов, но все же – трудно ли быть сыном своего отца? Связано ли это с тем, что Вы поздно взялись за прозу?

Нет, не очень трудно. Хотя мне, конечно, труднее всего судить, как идет жизнь обычного литератора, публициста-журналиста, который не является сыном весьма известного писателя, и к тому же тезкой популярнейшего героя детской книги. Судить изнутри, я имею в виду. В общем, трудно или нет – выбора у меня не было.

Виктория Токарева сказала мне давно, когда я еще был филологом и только начинал как журналист: «А вот писать прозу не надо. Все равно будут сравнивать с отцом. Напишешь хорошо – скажут: очень мило, но отец писал лучше. Напишешь плохо – скажут: не позорь память отца. Будут издавать – скажут: ну конечно, с такой фамилией любую дрянь издадут. Не будут издавать – скажут: вот ведь бездарность, даже знаменитая фамилия не помогла!». Так что, возможно, бессознательно я побаивался всего этого. А может быть, я шел по стопам отца в смысле позднего начала: он начал писать рассказы в сорок пять, я всего на двенадцать лет позже.

Что может сегодня побудить человека отложить дела, сесть за письменный стол и начать писать?

Стыд и страх. Стыд за все подлое, пошлое, жестокое, несправедливое, злое – что ты сам, совершил или чему был равнодушным свидетелем. Страх остаться наедине с этим стыдом и сгореть от него. Поэтому возникает неодолимое желание высказаться, сознаться, попросить прощения – и, в процессе выговаривания (то есть выписывания) освободить свою душу от этой тяжести. Разумеется, чтоб уж совсем не закидали гнилыми помидорами – написать это в виде вымышленных историй, вроде бы и не о себе. Но на самом деле, конечно, о себе. Так что к гнилым помидорам тоже надо быть готовым, это обязательная часть писательской жизни.

Все другие побудительные причины – слава, деньги, желание поучать или понравиться – мелки, ничтожны, и не приводят к успеху.

Вы написали уже около 1000 рассказов. Как возникают сюжеты? Все ли они основаны на реальных событиях, документальных источниках?

Сюжеты возникают утром, после пробуждения, из обломков сновидений и вчерашних впечатлений. Это – примерно половина моих рассказов.

Вторая половина –переосмысленные, дофантазированные воспоминания. Бывает так, что одну и ту же ситуацию я прорабатываю в нескольких рассказах, разыгрываю разные варианты развития событий. Иногда это бывает с интервалом в два, а то и в три-четыре года – если ситуация не отпускает.

Ну, и очень редко – что-то, где-то прочитанное (назовем это «документальными источниками»). Но я не работаю с источниками, как это делает исторический романист.

Самое же интересное вот что: когда я сажусь записывать уже придуманный рассказ, очень часто финал получается не таким, каким я его задумывал два часа назад. Вдруг сюжет будто бы сам делает непредвиденный прыжок в сторону, а герой произносит какую-то совсем неожиданную фразу.

Что в таком случае сложнее – фиксировать, воссоздавать реальность или создавать новую?

Не вижу разницы. Мы ведь фиксируем-воссоздаем реальность не в деревьях, велосипедах и девушках, а в словах, фразах и абзацах. Поэтому она так и так получается новая. Трудно описать нечто реально случившееся, чтоб люди поверили, что это именно так и было. Трудно и придумать нечто никогда не случавшееся, чтобы люди поверили – да, такое могло быть.

Глупое и беспомощное оправдание писателя: «Все это было на самом деле!» Ну и что? Самое дело было не когда-то, оно сейчас, на бумаге, тобой написанное. Идиотская придирка читателя: «Такого быть не могло!». Запомните: могло быть всё! Всегда можно придумать ситуацию, в которой случаются невероятные вещи. Но всегда можно сочинить другую ситуацию, в которой обычные вещи невозможны.

В общем, грань между «новой, придуманной» и «старой, реально бывшей» реальностью для меня совершенно не важна.

По мнению коллег и критиков, Вы – признанный мастер короткого рассказа. Чем вызвана сегодня популярность этого жанра?

Я не уверен, что он так уж популярен. Разве что среди писателей; отчасти, наверное, с моей легкой руки (в числе прочих авторов – любителей краткости).

Возможно, все это просто от лени. Роман ведь не только долго писать, оно бы еще полбеды. Но в романе надо следить за сюжетом и за героями на протяжении сотен страниц. Чтоб левша не сжимал в правой руке револьвер, а жгучая брюнетка не встряхивала золотистыми кудрями, и чтоб герои поехали в Бердичев, если уж собрались. Сплошные хлопоты! А в рассказе, как в аналитической записке для тупого начальника – всё на трех страничках ясно и четко.

Хотя на самом-то деле короткий рассказ написать очень трудно. Как записку для тупого начальника – гораздо труднее, чем пространный доклад для коллег-экспертов, уж поверьте мне, бывшему политическому аналитику.

Ну, а читатели любят всё, написанное интересно и хорошо. Рассказы в том числе.

На Ваш взгляд, кто они – слушатели Вашей мастерской?

Мы пока еще не познакомились, но я думаю – это люди, которым на самом деле есть что сказать, которые умеют чувствовать сами себя, для которых открыты (или, как минимум, не совсем уж наглухо закрыты) их собственные переживания, в том числе стыдные, горькие, неприятные. Это люди, помнят события своей жизни. Которые умеют наблюдать черты окружающего мира, и в первую очередь черты людей вокруг. Слышат чужую речь. Более или менее умеют выражать это на бумаге в словах.

И главное – хотят научиться это делать лучше.

Важное предупреждение: CWS – это именно школа, а не клуб молодых писателей, где дискуссию модерирует старый писатель, и все приятно проводят время во взаимной ругани или похвальбе, что на самом деле одно и то же. Нет, это школа, да еще вдобавок – первой ступени, так что слушатели – во всяком случае, в моей мастерской – будут выполнять задания, задания и еще раз – задания. Это будет похоже на уроки музыки. Будем на полном серьезе ставить руку. Готовы?

Источник: litschool.pro