Алексей Цветков: Я известный публицист и малоизвестный писатель

Моя так и не сбывшаяся пока мечта — научиться писать гибридно, чтобы граница между пропагандой и художественным употреблением слов стала неразличимой окончательно

О карьере — тем более о карьере писателя — Цветков мало думал еще с тех пор, когда, учась в Литинституте приходил на лекции и зачеты прямо из редакции «Лимонки», в которой работал, или с акций НБП, порою прямо с мегафоном под мышкой. При этом бурная политическая активность крайне левого толка не мешала ему выпускать сборники отточенной авангардистской прозы и философской публицистики, высоко оцененные знатоками. Так что нынешний успех — не случайное следствие изменившейся конъюнктуры, а закономерность.

В десятые годы Алексей Цветков отошел от акционизма и стал одним соучредителей книжного магазина-коммуны «Фаланстер», от которого позже отпочковался «Циолковский». Здесь он продолжает нести идеалы марксизма в массы — но уже более свойственным писателю способом.

Ты говорил как-то, что не пишешь романы, потому что роман — устаревшая буржуазная форма; не мог бы ты пояснить свою мысль?

Алексей Цветков: Мне всегда было трудно читать романы от начала до конца. Вот недавно прочел «Сады диссидентов» Литэма, но это связано с темой, которая мне уж слишком близка, т.е. я читал «Сады» как историческое свидетельство вопреки всякой очевидности.

Обычно же я читаю несколько страниц из «Щегла» или из «Волхва», если очень нравится, то еще несколько страниц наугад, и так, пока не явится ясность. Про что книга и что там будет дальше, мне никогда не было интересно, потому что никогда не удавалось забыть, что передо мной не окно в чужую жизнь, а текст, и значит, дальше может быть что угодно, а про что тут, решаю я сам.

Наугад открытые места из так и не написанных романов — их только и нужно писать, и именно их и пишут все мои любимые писатели: Виктор Иванiв, недавно вышедший в окно из нашей реальности, Ричард Бротиган, Андрей Сен-Сеньков, с которым мы вместе написали когда-то целую книгу таких вот «показательных цитат» из никогда не существовавших, слава богу, романов.

Как и всякий человек, я стараюсь дать историческую рационализацию своим личным симптомам. Поэтому я думаю, что триумф романа как доминирующей в литературе формы равен большому промышленному производству, фабричному и даже конвейерному, и с изменением производственной матрицы общества роман должен уходить из центра литературы, уступая более гибким, быстрым, сетевым формам организации текста. К тому же, те чувства, которые сто лет назад обеспечивал людям роман, сегодня дает им телесериал.

Мы живем в мире, где есть сериалы на любой вкус и любой интеллект, поэтому писатель должен, на мой взгляд, заняться демонстрацией возможностей языка и обнаружения границ высказывания как такового. Писатель сейчас в моем понимании это человек, который находит и показывает как раз то, что невозможно экранизировать, а для этого романная форма совсем не обязательна и даже, пожалуй, крайне неудобна.

Ты, кажется, единственный в России писатель, работающий в книжном магазине. Что дает тебе эта работа?

Алексей Цветков: По крайней мере, единственный продавец-кассир из лауреатов «НОСа» и  премии Белого, это точно.

Спроси меня лучше, чего эта работа не дает? Можно всегда включить пролетарский пафос в споре, если вдруг кончились аргументы или просто лопнуло терпение, сказать любому буржуа или профессиональному интеллигенту, как в «Бойцовском клубе»: это мы продаем вам книги, мы простые продавцы, обычные официанты, типичные дворники, живые устройства, и у нас есть мнение, которое отчасти оправдано уже самим этим нашим опытом. Плюс доступ ко всем книжным новинкам, от генетики до теологии, раньше я даже, пользуясь таким положением, писал рецензии для разных изданий, сейчас на это совсем не стало времени, но я по-прежнему успеваю вдумчиво просмотреть за рабочий день три-четыре новых книги и обсудить их с посетителями магазина и другими сотрудниками.

Опять же удобно, кто-то заходит за автографом и задать вопрос по какой-то странице в одной из моих книг. И самое, наконец, главное — чувство довольно узкого, почти масонского, братства. Москва, Питер, Пермь, Казань — вот где понятные мне люди со сходными взглядами и образом жизни открыли аналогичные магазины, и получилась небольшая книжная община энтузиастов со своей историей, миссией и законами.

Я занимаюсь этим вот уже 15 лет. И хотел бы работать в книжном магазине и дальше. Даже после того как произойдет революция, я хотел бы делать то же самое в новом обществе.

Выступая недавно на публичных дебатах с Отрошенко, Захар Прилепин много говорил про «наше поколение писателей — поколение нулевых»: представителей «новой искренности» и «новой серьезности», пришедших, по его мнению, на смену хитромудрым пересмешникам-постмодернистам 90-х. Вы с Захаром ровесники и даже некогда были однопартийцами по НБП; чувствуешь ли ты себя представителем этого же поколения?

Алексей Цветков: Мои первые книги все же вышли еще в 1990-х. С поколенческой солидарностью все очень просто — я никогда ее не чувствовал, не чувствую и сейчас. Мне заменяет ее классовая, мировоззренческая или стилистическая солидарность. В 1990-х я вполне мог бы примкнуть к тем, кого ты называешь «пересмешниками».

Традицией и классикой для меня был французский сюрреализм, американские битники, наши обэриуты и концептуалисты. Первые мои книги хвалил в глянцевой прессе Слава Курицын, главный тогда по литературному постмодернизму. Но мешала разность мировоззрений. Мои тогдашние взгляды — крайне левые, с некоторой поэтизацией большевизма, председателя Мао и красных бригад, а это не поощрялось в среде пересмешников, которые были сплошь либералами, антисоветчиками, и для которых «запад» был равен «рынку».

В нулевых годах я наоборот мог бы примкнуть к «новым внятным» именно потому, что у нас, как казалось вплоть до украинской революции и новоросской войны, есть нечто мировоззренчески общее — интерес к социалистической теории и практике, подозрительность к рыночным рецептам и демократическому спектаклю. Но между нами зияла эстетическая пропасть, все, что они тащили с собой, — кондовую советскую прозу, деревенщиков, Леонова, — представлялось и представляется мне несъедобным и предназначенным для патриотического воспитания курсантов военных училищ, а не для диалектического схватывания и наглядного предъявления читателю подвижной границы между тем, что можно сказать, и тем, чего сказать нельзя.

Я вижу общую задачу литературы именно в этом.

Некритичный возврат к реализму, как будто не было ни теорий Барта, ни «нового романа», ни «Грамматологии» Деррида, ни «Между собакой и волком» Саши Соколова, я считаю невротическим желанием спрятаться в утробу советской матери, хитроватой провинциальностью, печальным изоляционизмом и архаизацией литературы.

Впрочем, это неизбежно при архаизации общественных отношений, форм знания, производства и обмена. Неизбежно, но я не обязан в этом участвовать.

Премия «НОС» — откровенно «олигархическая» по происхождению (Фонд Прохорова) и откровенно «буржуазно-либеральная» по составу жюри; твоя победа на ней — это свидетельство желания узкого круга экспертов «НОСа» выйти за пределы привычных авторов и текстов, или признак полевения общества в целом?

Алексей Цветков: Я до последнего был уверен, что жюри отвело мне почетное место главного и обреченного конкурента Сорокина, которому гарантирован второй «НОС». Моя книга как эдакая андерграундная приправа при мейнстримовом писателе. Я рассуждал так ну хотя бы потому, что о Прохорове я всегда высказывался очень уж язвительно. Но демократия, т.е. действительно свободное и тайное голосование, на то и демократия, чтобы преподносить непредсказуемые сюрпризы.

В итоге из пяти членов жюри за Сорокина проголосовал только один, а остальные — за меня. С тремя из них я потом познакомился и поговорил. Насколько я понял, для каждого из них это был маленький праздник непослушания, шанс нарушить какое-то не писанное, но очевидное правило, показать «фак» мейнстриму, если говорить совсем просто.

Один из экспертов премии сказал: «Я подумал, если бы можно было давать премию только за стиль, у «Короля утопленников» нет конкурентов, а потом я спросил себя: а почему, собственно, нельзя давать премию только за стиль? Ведь это тот самый случай!»

Что касается полевения общества, по-моему, это здесь ни при чем.

Во-первых, мой тип антибуржуазности не связан с массовым милитаристским безумием и не имеет отношения к советской ностальгии или к возврату лозунгов холодной войны. В этом смысле я не вижу никакого особенного полевения. Я современный марксист, и всех людей, которые смогли бы поддержать со мной об этом разговор, я легко могу уместить в помещении небольшого книжного магазина, где я работаю.

Во-вторых, если бы кто-то хотел поддержать именно политическую сторону того, что я пишу, то мне дали бы премию за недавно переизданную и переделанную книгу «Поп-марксизм» или за «Параллельные общества», которую я опубликовал под своим жж-шным псевдонимом. Как раз за такие книги мне никаких премий не дают, но продаются они на порядок быстрее сборников моей прозы, т.е. их аудитория в разы шире.

Я известный публицист и малоизвестный писатель, и так и должно быть, учитывая совершенно разные задачи этой публицистики и этой прозы.

«Король утопленников» весьма радикален эстетически и политически; при этом ты заявлял, что готовишь весною «самую радикальную» свою книгу. Какую? О чем? Где?

Алексей Цветков: Моя так и не сбывшаяся пока мечта — научиться писать гибридно, чтобы граница между пропагандой и художественным употреблением слов стала неразличимой окончательно.

С этим неплохо справлялся Рауль Ванейгем, например, но и у него художественное и пропагандистское все же остаются различимы.

Моя следующая книга — это очередная попытка скрыть это противоречие. Она состоит из очень разных частей, которые вместе образуют программный минимум современного марксиста: портреты Ильенкова, Богданова и Нечаева, диалектический анализ модного кино, актуальной поэзии и поп-музыки, очень личные впечатления от митингов, в которых я участвовал и, наконец, финальная часть о том, чему сегодня дети могут научить взрослых, это выводы из собственного педагогического опыта.

Вот уже семь лет как я не сотрудничаю с большими издательствами по понятым причинам и публикую свои книги исключительно в нон-профитных партизанских проектах, не связанных с серьезным издательским капитализмом.

В одном из них этой весной и выйдет моя новая книжка, которая называется «Маркс, Маркс левой!».

Минус такой стратегии в том, что книги независимых и радикальных издательств не попадают в большие и «приличные» книжные магазины, но это ерунда по сравнению с удовольствием, которое приносит чувство собственной невключенности в их «культур-индустрию». Мне всегда было важно не число моих читателей, а кто, собственно, они такие и что они собираются делать со своей жизнью в ближайшее время? Поэтому меня вполне устраивают те, кто ходит в несколько интеллектуальных книжных лавок.

Таких магазинов, правда, могло бы быть гораздо больше, но это уже совсем другая проблема, отсылающая нас к отсутствию осмысленной культурной политики в современной России.

Для всех, от кого правильный книжный магазин далеко, есть интернет, где я выкладываю на своем сайте все свои книги прямо в момент их опубликования. Никаких коммерческих игр. Только общий доступ, коллективный интеллект и бесклассовый горизонт нашей истории!

Источник: Персональный сайт писателя