Сергей Семипядный: «На высоте вдоха»

Номинация на Первую литературную премию «Лит-ра на скорую руку».

Поставив чемодан и сумку на пол, он разогнулся и увидел самого себя, обезображенного расколотым по диагонали зеркалом. Таким он себя ещё не знал. Он хотел поближе подойти к необычному зеркалу, но, оказалось, его движения чутко стерегли.

- Иди, иди! – экспрессивно окрашенные звуки женского голоса кажутся злыми. – Помог – спасибо. А теперь иди!

Вне сомнений, он исполнил её приказание, потому как спустя какое-то время обнаружил, что подходит к своему дому. Он повернул обратно, но тут выяснил, что дорогу в квартиру с расколотым зеркалом он не знает. Да и что бы он мог там сказать, когда всё это превеликое множество мыслей – быстрых и неуловимых, серенькими животными пробегающих мимо подслеповатых экранов сознания, - делает его исключительно беспомощным. Чтобы не сойти с ума, необходимо дождаться ночи и уснуть. Если же он свихнётся, то уже никогда не вернёт её.

Придя домой, он открыл окно и сел на подоконник. Если бы он мог сейчас отлавливать нужные слова и самостоятельно конструировать мир окружающих обстоятельств! Но это не так, поэтому лучше ни о чём не думать. Он сидел и смотрел, как зловредный день медленно, в течение многих часов, полз мимо его дома. Зато сразу же следом за торопливым вечером наступила ночь, и, закрыв окно, он лёг на погруженную во мрак кровать.

И в ту же минуту живыми чертенятами запрыгали мыслеобразы, закувыркались с пакостной беспощадностью, порождаемой широтой и глубиной безнаказанности ночного времени. Заснуть в подобной обстановке – это даже опасно. Чтобы рассеять и отбросить от себя прочь невидимые пока хлопья предательского сна, он, зашибив по пути колено, добежал до окна и открыл форточку. И бешено заметался по комнате, словно в открытую форточку юркнул пробегавший мимо ураган да и принялся безжалостно трепать, мять и швырять его между стенами комнаты, с виду спокойной и тихой, как келья пустынника. Спустя час он уснул. В одном из углов, где стихия, неожиданно покинув комнату, оставила его.

На следующий день он пошёл на работу. И на следующий – тоже. Оба эти дня он работал как обычно, хотя и болела голова, временами – сильно. О том, что жена снова ушла от него, и к тому же на этот раз не к матери, он никому не сказал.

Увидев вышедшего на работу после отпуска мастера, он вспомнил некогда подслушанный разговор.

- Да он, по-моему, не совсем нормальный, - сказал тогда мастер начальнику участка.

- Почему так решил? – спросил тот.

- Походка размашистая и очень уж взгляд оптимистичный.

Ложь! Он работал и заочно учился в институте. Он ездил ежегодно на радоновые озёра и занимался подводной охотой. Впервые жизнь подержала его над бездной вечности прошлой осенью, когда он перебирался через движущийся конвейер. Словно пасущееся животное, истязаемое гнусом, транспортёр раздражённо передёрнул своей резиновой шкурой в тот именно момент, когда он на мгновение коснулся ногой движущейся ленты. И он упал, раскинув руки, на спину, а громко заскрипевший транспортёр захватил рукав застиранной до ветхого состояния спецовки и оторвал его, ободрав кожу левой руки. Он прижал инстинктивно руку к груди и продолжал лёжа трястись на расшумевшемся транспортёре, пока того не укротили простым нажатием красной кнопки. Голова, правда, болела и раньше. Порой в течение нескольких дней он не мог заниматься. Но, опять же, в дни головных страданий походка его и взгляд глаз менялись.

Целыми днями он думал о том, как бы вернуть жену. И он часами мог крутиться около одного какого-нибудь плана, сознавая при этом совершеннейшую его никчёмность. Иногда же в течение каких-то минут он перебирал десятки блестящих выдумок, не способных порою понравиться лишь из-за одной-единственной тусклой грани. А ведь этого Кутыева она сама считала примитивным человеком. «Да, он дурак, но зато хоть не сумасшедший», - сказала она, укладывая вещи.

И ночь, разделившую эти два последних рабочих дня недели, он провёл не лучшим образом, многократно просыпался, вынуждаемый ежечасно бежать из многосерийного сна ужасов.

Очередная ночь несчастья полноправно встала в ряд с предыдущими. И закончилась она, кажется, даже позднее обычного. Не двигаясь, он лежал на кровати и смотрел, как утро нанизывает комнату на солнечные стрелы. Можно дождаться окончания дня и попробовать подкараулить момент, когда созревающий вечер начнёт обламывать лучи солнца о косяк окна. Обломки их можно будет поискать на полу комнаты и в пыли газона. Но это непросто, так как обломанные лучи утрачивают блеск. А должен ли он, зрячее существо, искать наощупь? К тому же, как и любое утомительное занятие, терпеливым временем растянутое так сильно, что конечный результат и не виден, поиски невидимого лишены увлекательности.

Он решил нарубить лучей опусканием гильотинных штор, чтобы отрубленные концы лучиков солнца с неотвратимостью падали в подставленную руку. Последующие полтора часа вместили множество лихорадочных попыток, скачкообразно возраставших вплоть до самого падения его на глухо и отвлечённо состукавшую перину изнеможения. На какое-то время он забылся. Пробудившись, не мог никак вспомнить что-то очень важное, промучился весь день без всякого результата и не услышал, как день ушёл вслед за стрелками часов, подчистивших звуки накануне ночи, которая торжественно обещала ужасы не только бодрствующим, но и спящим.

Ночью он проснулся и, несмотря на темноту, увидел, что он одинок. Ему нужен друг. Или подруга. Друг-подруга – самый ласково-тёплый вариант. И вдвоём возможно будет победить ночной ужас существования. Скоро одиночество его окрепло и разметало окружающий мир по уголкам неведомых далей. Похолодев, он сжался, всем существом своим приникая к тёплому огоньку, мерцающему в области души.

Немного согревшись, он заоглядывался вокруг, робкими движениями взгляда увеличивая пространство, в котором можно было бы безопасно существовать. Относительно безопасно. Он по-прежнему находится на расстоянии вытянутой руки от… Кто знает – от чего! Вообразить можно всё, что угодно. Реальные опасности, по сравнению с этим, - ничто. Тем более что он достаточно сильный человек. Он напряг все свои мускулы и зарычал. Звук, словно привязанный, метнулся на поводке короткой орбиты и мгновенно умер. Он прислушался и даже для чего-то потрогал ногою пол вокруг себя. Может быть, звук умирает во всех случаях, когда его некому услышать? Странно только то, что от него остаётся ещё меньше, чем от человека, - ничего. В лучшем случае – эхо, ему подобное.

Необходимо выбраться из этой комнаты и познакомиться с кем-нибудь, возможно, столь же одиноким. И вот уже он, прямо перед собою выбрасывая бодрящие звуки нечленораздельных слов, бежит по пустынной улице. Заметив, что слишком высоко поднимает ноги, хотя прекрасно знает – о бессмысленные сплетения отживших слов споткнуться невозможно, он самокритично ухмыльнулся и внёс коррективы в комплекс движений бегущих ног.

Однако, пересекая дорогу, он зацепился за что-то ногою и упал на недовольно прошумевший и злобно ткнувший множеством жёстких камешков щебень дорожной обочины. Среди ощущений безвестно упавшего доминируют болезненные ощущения. Человек, возможно, встаёт и бежит дальше, однако посредством боли наделённые автономией части его тела тащат за собою живую память о нежелательных, яростно проклинаемых соприкосновениях.

Пробежав ещё немного, он, поскуливая, остановился напротив дома, наблюдающего за ночной улицей лишь несколькими нежизнеспособного вида окнами. Ночное время не допускает легальных способов проникновения в чужую квартиру, за исключением, конечно, ограбления. Он завернул за угол дома, вбежал в один из подъездов, поднялся по лестнице на высоту одного вдоха и налёг на кнопку звонка.

- Кого там черти носят? – наконец остановил трель звонка недовольный голос.

- Ограбление! Открывайте! Живо!

- Вы не имеете права! – гремя запорами, ответил будущий потерпевший.

Когда дверь открылась, он увидел человечка, некрупного и нескладного, безоружного и невоинственного совершенно вида. И… явно знакомого ему. Откуда он знает этого человека? Да и ограбление знакомого – возможно ли такое? Он растерялся. И выпал из текущего времени. Вскоре, однако, он обнаружил себя в собственной голове, потерянно взирающим на кувыркающиеся клубочки своих мыслей, которые поймать, развернуть и до конца прочитать было практически невозможно. Он всё-таки пробовал ловить их, но они почти тотчас же выскальзывали из рук и уносились биться о гулкие своды черепа.

Он встряхнул головой и вновь увидел перед собою знакомого человечка. В квартире, в которую он ворвался под предлогом ограбления, - знакомый субъект! Он даже не заметил, что нижняя челюсть его слегка отвисла, освобождая безвольный язык. Он собрался с силами и пошевелил языком, стряхивая попирающий его вопрос:

- Откуда я тебя знаю?

- Ну как же!.. – человечек смущённо улыбнулся и произвёл несколько движений, словно намеревался что-то рассказать, но потом ещё раз улыбнулся и на цыпочках убежал за угол коридора.

Через минуту он появился снова, влача за собою растрёпанную бабёнку на заплетающихся, не проснувшихся окончательно ногах.

- Смотри! – сказал человек, а затем повернулся к женщине. – Твой бывший пришёл.

- Астрапетов? Астрапетов! Ты чего припёрся? Среди ночи! Ведь ночь же на дворе! – разгорающийся огонь возмущения, языки которого лижут запылавшие щёки «грабителя», делает женщину опасной. – Кутыев, вышвырни его сейчас же! Давай, давай! И пускай кувыркается до самого первого этажа!

Астрапетов удивлённо смотрит на свою бывшую жену. Теперь он уже удивляется не тому, что она вдруг оказалась перед ним, а тому, что его собираются вышвырнуть в то самое время, как он добровольно готов провалиться сквозь землю от стыда. Астрапетов бросается к двери и выбегает из квартиры, из подъезда, из двора.

Провалиться сквозь землю – это утопия, это просто красивое выражение. Необходимо срочно спрятаться. Самое надёжное в этом случае – стать невидимым. Ведь зримые предметы, объединённые гранями соприкосновений с им подобным, очень ненадёжны. А воздух атмосферы? Видел ли кто-либо людей (а ведь наверняка многие любят укрываться от невзгод жизни) в состоянии всеохватного окружения прозрачным воздухом? Сверху, снизу, со всех сторон. Всеобщее «нет»! Исключение – мухи, птицы и летающие предметы.

Он взобрался на тополь, сколько мог высоко, и, изо всех сил оттолкнувшись, впрыгнул в прозрачную ткань атмосферы. Воздушное пространство с возмутительно невозможным равнодушием не заметило его. Оскорблённое сердце, трепыхнувшись, подпрыгнуло кверху и перекрыло доступ воздуха в лёгкие. Падение было недолгим, и вскоре он несколькими судорожными вдохами ликвидировал недостаток воздуха. Вот только ушибленные места обросли подушечками болевых ощущений.

Не следовало закрывать глаза, подумал он. Ведь даже иной из близких знакомых не поздоровается с вами, если вы с закрытыми глазами пройдёте ему навстречу. Он прыгнул с широко распахнутыми глазами. И вновь упал. В сопровождении всё тех же ощущений. Но тут он вспомнил о нагло вмешивавшихся в процесс подстёгивающих звуках прикосновений к его телу веток дерева, и мгновенно сформулировал объяснение своих неудач, которое позволило ему принять новое решение.

Теперь он будет прыгать с крыши дома.