Николай Толстиков: «Тост»

Номинация на Первую литературную премию «Лит-ра на скорую руку».

Отец Федот - из прапорщиков, низкий, коренастый, даже какой-то квадратный, всегда то ли под хмельком, то ли просто так в узкие щелочки плутоватые глазки свои щурит.

Из армии его вытурили, не дали дослужить всего пару лет положенного срока. По особой, он бахвалится, причине: тогда еще, в конце восьмидесятых, замполит-дурак на построении сорвал нательный крестик с шеи солдата, а Федот заступился за беднягу. Может, это и было последней каплей в его служебных прегрешениях: проговаривался Федот по пьяной лавочке, что, мол, и тушенку в жестяных банках у него на складе мыши успешно и много кушали, и спирт из опечатанных канистр чудесным образом улетучивался.

Короче, оказался Федот в доме у стареньких родителей в деревеньке возле стен монастыря. Тихую обитель, бывшую полузаброшенным музеем под открытым небом, стали восстанавливать, потребовались трудники. Федот тут и оказался кстати. Плотничать его еще в детстве тятька научил.

Потом забрали Федота в алтарь храма прислуживать, кадило подавать. 

- Веруешь? - спросил игумен у перепачканного сажей Федота.

- Верую! - ответствовал тот.

- И слава Богу!

Самоучкой - где подскажут, а где и подопнут – продвигался Федот в попы. В самом начале девяностых востребованной стала эта «профессия», позарез кадры понадобились. А где их сразу «накуешь» средь напичканных советским мусором головушек? У кого-то хоть чуть-чуть просветление в мозгах образовалось, как у Федота, тому и рады…

В церкви, как в армии, единоначалие, и Федоту к тому не привыкать. Тут он - в своей тарелке.

Нет-нет да и выскакивало из него прежнее, «прапорщицкое», командирское. Бывало, служит панихиду. А какая старушонка глухая, не расслышит, как прочитали с поданной бумажки родные ей имена - с соседкой ли заболтается или еще что, затеребит настойчиво отца Федота за край фелони: уж не поленился ли , батюшко, моих помянуть?

- Так! - сгребет за «ошерок» старую глухню Федот. И отработанным «командным» голосом огласит ей на ухо весь список. - Слышала?!

- Ой, батюшко, чай, не глухая я! - еле отпыхается со страху старушонка.

Отец Федот развернется к остальным и с угрозливыми нотками в голосе вопросит:

- Кто еще не слышал?!

Все попятятся…

В определенные моменты на литургии все молящиеся в храме должны становиться на колени. Но бывает так, что кроме богомольцев, просто находящихся и случайно сюда забежавших людей куда как больше. Стоят, глазеют, а то и болтают.

Отец Федот строг, тут вам не музей: выглянет, топорщась бородищей, из алтаря и рявкнет, как на солдат на плацу, для пущей убедительности сжимая кулак:

- А ну-ка все на колени!

И бухались дружно. Даже доски деревянного пола вздрагивали.

На солдафонские повадки отца Федота никто особо не обижался: что взять, испортила хорошего человека армия…

Как раз в праздник Победы пригласили отца Федота освятить офис одной преуспевающей фирмы. Хозяева и сотрудники охотно подставляли раскормленные холеные хари под кропило батюшке, а потом, сунув ему «на лапу», и за банкетный стол бы, чего доброго, «позабыли» пригласить. Но отец Федот – человек не гордый, сам пристроился.

Ощутил себя отец Федот тут инородным телом. И зацепило его еще: о празднике никто из присутствующих и не вспомнил даже. Решил он тогда встряхнуть всех старым армейским тостом. В большущий фужер из-под мороженого налил мартини, плеснул виски, сухого, пива, водочки…

Кое-кто с недоумением косился на отца Федота. А он встал из-за стола, под умолкающий шум вознес свою «братину», в почти полной уже тишине опрокинул ее в себя и, зычно крякнув, выдохнул:

- Смерть Гитлеру! И всем буржуям!