Как работают писатели, чем интересны 1920-е и почему Достоевский умер на эшафоте

Дина Рубина, Гузель Яхина, Игорь Волгин.

Дина Рубина: Нельзя читать, пока работаешь

Дина Рубина много лет живет в Израиле, но в России всегда желанная гостья. Выход новой книги «Рябиновый клин» ― первой части трилогии «Наполеонов обоз» ― был приурочен к юбилею писательницы. Ещё в сентябре, выступая на Московской международной книжной выставке-ярмарке, Рубина посетовала, что «хорошо бы читать сразу три книги подряд, чтобы понять и ощутить масштаб пространств этого романа». А сюжет обрисовала одним предложением: «Герои встречаются в детстве, и завязывается эта невероятная, редкая любовь, которую мало где встретишь, такое бывает в жизни». Выход второй части трилогии, «Белых лошадей», запланирован на весну, а «Ангельский рожок» должен появиться осенью 2019-го.

Живая и ироничная Дина Рубина на вопросы гостей non/fiction отвечала со свойственным ей чувством юмора: «Творческий кризис бывает обычно между тремя и четырьмя часами ночи. Ежедневно. Как я из него выхожу? Просто. Я наконец надеваю какой-нибудь халат, тащусь на кухню, варю кофе, присаживаюсь к компьютеру и постепенно выхожу… Примерно на сорок пятой минуте работы депрессия постепенно уходит под напором творческих нужд».

Чтение классики, по словам Рубиной, ― «санитарная мера для языка», и в то же время писатель ― «это не читатель, это создатель текстов… Не хочется читать какого-то современного талантливого писателя, потому что это заразно». Писательница признается, что после чтения чужих текстов свои ей кажутся бездарными: «Мне просто нельзя читать, пока я работаю».

На вопрос о том, как удается так глубоко и тонко овладеть материалом, Дина Рубина замечает: «Это не проникновение, это иллюзия. Писатель создает иллюзию жизни, истории, судьбы и профессии».

Она лишь немного приподнимает завесу своей творческой мастерской: «Текст должен быть живым. Ты сквозь бумагу должен видеть живых людей, ты должен видеть этот мир, и тебе должно хотеться там остаться, даже если там происходит что-то невыносимое». «У писателя все идет в дело. Сны, трагедия, любовь ― писатель переживает ее дважды, один раз в своей жизни, второй в книге, это очень страшно, очень тяжело», ― напоминает писательница.

Говоря о том, что можно посоветовать молодым писателям, Рубина замечает: «Я помню замечательное интервью с писателем Леонидом Леоновым, автором романа "Русский лес". Когда у него спросили: "Что бы вы сейчас могли сказать молодым писателям?", у него стало такое опрокинутое лицо, и он спокойно сказал царственным голосом "Ничего". Человек должен пройти свою дорогу. Всегда во все времена казалось, что вот нынешние времена особенно тяжелые для молодых писателей. Что касается меня, то со мной было все не так. Я просто послала, будучи сопливым подростком, в популярный московский журнал "Юность" рассказик, и его напечатали. И с этого началась моя феерическая судьба».

Гузель Яхина: Спрятаться от немецкой сказки

Гузель Яхина, лауреат премий «Большая книга» и «Ясная поляна» за дебютный роман «Зулейха открывает глаза», представила на ярмарке свою вторую книгу «Дети мои».

«Я старалась создавать обе книги так, чтобы, с одной стороны, в них было дыхание большой истории, а с другой ― была история маленького человека», ― говорит Яхина. ― В романе "Дети мои" я рассказывала о судьбе немецкой автономии на Волге, это 1918–1974 годы. Но я надеюсь, что роман не только об этом историческом периоде, не только о трагической судьбе народа, но еще и о человеке, который стремится убежать от времени. Главный герой романа изображен на обложке идущим по дну Волги. Ему кажется, что можно спрятаться от времени и укрыть своих детей, что можно действительно отделиться от истории своей страны. Весь роман он пытается это делать, и у него даже получается. Но в конце он все-таки вынужден выйти к людям».

В новой книге Яхина хотела «порассуждать о том, что ждет родителей, когда дети вырастают». «Тема отрыва от родителей, окончательного перерезания пуповины и тема отказа от права собственности на детей начинает волновать меня», ― говорит автор, объясняя это желанием «чуть-чуть заглянуть в свое будущее».

Писательнице близок советский период, поскольку это время детства и молодости ее бабушек. 1920-е в понимании автора, «с одной стороны, время очень тяжелое, трагическое, это время смертей, это время трагедий, а с другой стороны ― это время энтузиазма, невероятного подъема духа, это время веры, надежды, это время совершенно искренних, чистых чувств».

По первому образованию Яхина ― преподаватель немецкого языка, и в ее произведениях часто мелькают сюжеты и персонажи немецкого фольклора.

«Мы видим в романе трех прях из немецкой сказки, храброго портняжку, гномов, которые куют золото, поэтому пшеница золотится так ярко, кукурузные початки, в каждом из которых сидит по златовласке, ― разъясняет Гузель. ― Немецкие сказки воплощаются в реальность, в советские годы. Сначала ― очень ярко, очень богато и щедро, а потом происходит перелом (переход к единоличному правлению Сталина). После июня 1927-го эти сказки сбываются совсем по-иному: жестоко, мрачно, кроваво, идет смерть, идет опустение, идет обеднение, оскудение почв, идет неурожай. И для меня немецкая сказка в тексте, в романе есть не что иное ― как метафора советской сказки, которая не сбылась, или сбылась совсем не так, как хотелось».

Игорь Волгин: Личность писателя ― ещё один роман

Писатель и литературовед Игорь Волгин ― профессор факультета журналистики МГУ, основатель и президент Фонда Достоевского ― представил на non/fiction сборник стихов «Толковый словарь» и историко-биографическую книгу «Родиться в России. Достоевский: начало начал». Это третий том цикла, куда вошли книги «Последний год Достоевского» и «Пропавший заговор», но хронологически он должен стоять в начале. Первое издание книги вышло ещё в 1991 году, а во второе, по словам автора, включено «значительное количество совершенно новых материалов». Каждая глава сопровождается большим блоком документов, среди которых пресса, переписка, мемуаристика, благодаря чему «читатель получает полное представление об эпохе».

В книге подробно рассматривается родословная Достоевского, убийство отца, детство в Мариинской больнице для бедных, учеба в Инженерном училище, находившемся в здании Михайловского замка, дебют писателя и его жизнь до ареста в 1849 году. Волгин убежден в необходимости изучать биографии писателей: «Личность автора важна, потому что это еще один роман, дополнение к романам Толстого, Достоевского. Жизнь писателя сценарна. В конце всегда срабатывает тайная мысль сценария».

Изучив родословную писателя, исследователь делает вывод, что он «последний символ славянского единства трех великих народов: русского, белорусского и украинского». Достоевского принято считать петербургским писателем. «Я глубоко убежден, что он писатель московский, ― возражает Волгин, ― и вот почему: до 15 лет его жизнь проходит на стогнах Москвы. Главные впечатления бытия формируются в этом возрасте. Почвенничество, консерватизм, некоторая патриархальность идеологии Достоевского имеют московские корни, убеждён Игорь Волгин.

Биография Достоевского ― одна из самых замечательных в мировой литературе, говорит автор книги «Родиться в России». «Ни один из писателей не пережил свою смерть, как пережил Достоевский на эшафоте. Помните его эпиграф к "Братьям Карамазовым" ("Если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода", Евангелие от Иоанна) ― он сам и есть то зерно: он как бы умер на эшафоте и принес много плода, потому что умер там», ― напоминает Волгин.

По его словам, есть объяснение, почему Достоевский пришёл в революционный кружок Петрашевского: «В 1946–1948 годы после ослепительного дебюта начинается некая пробуксовка. Ранние его вещи все замечательные, но это некое повторение манеры, повторение "Бедных людей" в той или иной степени. Ему хотелось нового биографического опыта. Конечно, он не стремился, чтобы его казнили, но он влекся к тому, что каторжники в его "Записках из мертвого дома" называли "переменой судьбы". Переменить судьбу, как это пытался Пушкин, выходя на дуэль, как пытался Толстой, покидая Ясную поляну».

Каторга и эшафот ― рубежная точка в биографии Достоевского. И, конечно, если брать его творчество после каторги ― это во многом другая проза, чем докаторжная, заключает профессор Волгин.

Автор: Дарья Куликова

Источник: www.taday.ru