Колонка Сергея Оробия

Сергей ОробийСергей Оробий родился и живёт в Благовещенске. Критик, литературовед. Кандидат филологических наук, доцент Благовещенского государственного педагогического университета.
Автор монографий:
- «"Бесконечный тупик" Дмитрия Галковского: структура, идеология, контекст» (2010),
- «"Вавилонская башня" Михаила Шишкина: опыт модернизации русской прозы» (2011),
- «Матрица современности: генезис русского романа 2000-х гг.» (2014).
Печатается в бумажных и электронных литературных журналах.

Дьявол в деталях

Советский литературовед Штокмар в депрессии сжег полную картотеку рифм Маяковского. Звучит как анекдот, но ничего смешного, к тому же - чистая правда. Я не знаю более пугающего примера сочетания тщетности с тщательностью. Проблема в том, что второе нередко провоцирует первое и в конце концов превращается в невроз.

Советский литературовед Штокмар в депрессии сжег полную картотеку рифм Маяковского. Звучит как анекдот, но ничего смешного, к тому же - чистая правда. Я не знаю более пугающего примера сочетания тщетности с тщательностью. Проблема в том, что второе нередко провоцирует первое и в конце концов превращается в невроз.

«Советская литература знает, по-видимому, лишь одного профессора, которого нельзя назвать идиотом, - это профессор Преображенский», - заметил знаток психиатрии Вадим Руднев. И тот, добавлю я, натворил черт-те что.

Вопреки универсальности образа чудака-профессора, думаю, что психические отклонения все же различаются в зависимости от научной специализации. Ильфопетровский географ сошел с ума, не обнаружив на карте Берингова пролива. Филологу грозит сумасшествие иного рода: взявшись за раскрашивание контурных карт литературной жизни, он уже не сможет остановиться, не уделив внимания самым мельчайшим деталям - а их сотни, тысячи.

Жажда точности была свойственна и тому ученому, из книги которого я узнал про Штокмара, - великому академику Михаилу Леоновичу Гаспарову. 13 апреля ему исполнилось бы 82 года. Сборник писем «Ваш М.Г.» (М., 2008) я когда-то нарочно купил в Москве, а теперь принес на кафедру в надежде, что кто-то из коллег тайком унесет в свою библиотеку. Книга, однако, продолжала лежать на столе; за перемену я прочитывал по письму и к концу рабочего дня заражался от автора тоской, как радиацией. Стихи, понял я с ужасом, были для Гаспарова способом не понять жизнь, а отгородиться от нее. Впрочем, письма его непросты: при первом чтении в них слышится голос отчаяния, при втором - ирония, при третьем - издевательство над собеседником.

Это не значит, что я призываю к научному легкомыслию: глуповатой может быть поэзия, но не её исследователь. Впрочем, ему хорошо бы иметь в виду, что «стихи» и «поэзия» порой не одно и то же. Назвал ведь Элиот Киплинга «плохим поэтом, сочиняющим отличные стихи» - и как это понимать?

«Запомнилось, например, уникальное определение поэзии. На мой вопрос: как читают стихи? Мама ответила: "Стихи не читают, их почитывают"» (А.К.Жолковский).

Одни их почитывают, другие - подсчитывают, третьи (самые счастливые) умеют сочетать и то, и другое.

Еще Гаспаров вспоминает, что когда Квятковского принимали в Союз писателей (за считанные годы до смерти), то представляемые в комиссию несколько экземпляров своего «Словаря» 1940 г. он собирал по одному у знакомых. В недавно случившемся переиздании «репертуар стихотворных иллюстраций несколько расширен»; в школе я любил вычитывать эти стихотворные иллюстрации, они надолго западали в память, потом прочитал стихотворения полностью, и они понравились мне меньше, чем те строки из них. Я и сейчас к поэзии отношусь примерно таким же образом.

Автор: Сергей Оробий



Материалы по теме:

Возврат к списку