Павел Басинский об особенностях русского характера, о причинах недоверия в русском обществе к демократии и своем взгляде на значение литературы в системе образования

Российский писатель и литературовед Павел Басинский хорошо известен среди любителей серьезной литературы. По словам писателя, он глубоко изучает биографии "больших русских классических писателей", но не только событийный уровень.

В первую очередь Басинского интересует глубина человеческой натуры классиков — Льва Толстого, Максима Горького и других. Ведь именно человеческая фигура, личность каждого из них привели к столь богатому самовыражению, которое вылилось в создание ими бессмертных и любимых во всем мире произведений.

Павел Басинский приехал в Таллинн на традиционную встречу с таллиннцами в клубе "Импрессум", которая прошла 25 мая, а накануне публичной встречи писатель встретился с корреспондентом Sputnik Эстония.

Русские никогда не были рабами по своей природе

- Павел Валерьевич, в 2012 году в журнале "Октябрь" была опубликована ваша заметка "Мой маленький русский бунт", в которой вы развенчали заблуждение о рабской природе русского характера и привели своим мыслям доказательства из классической литературы. Вы по-прежнему так считаете?

— Я пишу биографии больших русских писателей Толстого и Горького, которых заподозрить в каком-то рабстве очень трудно. Когда вообще говорят о понятии русского рабства, имеют в виду то же самое явление, что и в Европе. Только в Европе оно было привозное, а у нас оно было свое. На протяжении всей истории русские расширяли свою территорию, и людей с новых земель воспринимали не как чужих, а как своих. В этом большое отличие русских. У раба всегда подавленная психология, а Россия настолько стремительно развивалась на восток и на запад, вела такие мощные войны и в разные периоды истории становилась ведущей державой, что вряд ли все это было бы возможно, если бы в национальной психологии русских коренилось рабство как природная черта.

Есть метафизическая точка зрения, что русский человек чувствует себя рабом божьим, некое рабство перед Богом. В этом плане Толстой с его любимой метафорой, что Бог – это хозяин, а мы — работники хозяина, безусловно, испытывал некую зависть к крестьянам с их покорностью, умением бедно жить, не бунтовать, спокойно умирать, работать на земле.

Но говорить о рабстве русских как черте характера – это глупость. Страна со сравнительно небольшим населением освоила самую большую территорию в мире и создала мощное государство. Идеологии в стране тоже не на пустом месте возникают, а опираются на сознание масс.

- Вы писали о тяготении русских к единовластию, как некоему государственному устройству, гарантирующему порядок, как некоему организующему началу. В современном мире это тоже проявлено, как вы считаете?

— Здесь тоже много аспектов. Есть положительные стороны, есть и отрицательные. Одна из положительных сторон заключается в том, что русский человек не склонен увлекаться политикой. Для него эшелоны власти – это нечто далекое, куда не хочется лезть. Русского человека вполне устроит, чтобы "они там сами решали".

Русский человек не склонен к реформам, он хочет жить спокойно, эволюционно. А это приводит к тому, что могут постепенно накапливаться политические и социальные противоречия. По всем социологическим опросам виден низкий интерес в русском обществе к свободе слова, к свободе СМИ, что отличает его от происходящего в Европе.

В истории России второй половины XIX века и первой половины XX века, в предреволюционное время, совершенно очевидным было, что когда крестьян в 1861 году условно освободили от рабства, но не дали им землю, возникло противоречие. Земля в психологии русского человека не принадлежит людям, а принадлежит только Богу. Вот это противоречие не решалось десятилетиями, и накипевшие чувства крестьян на 80% спровоцировали революционные преобразования.

Мы затягиваем с решением вопросов снизу, а потом это аукается. С другой стороны, русский человек чувствует, что в демократических институтах, при всем их достоинстве, есть масса неприятных вещей: подкуп избирателей, бизнес, который за этим стоит, люди, которые умеют хорошо говорить, но необязательно, что умеют хорошо управлять государством. Народ это чувствует и не очень всему этому доверяет. Поэтому традиционно русским хотелось бы иметь некое лицо, будь то царь, президент, генсек – неважно — лицо, которому народ делегирует полномочия стратегического управления страной. В этом проявляется огромная степень доверия, но в этом кроется и опасность, которая следует из человеческого и временного фактора власти.

- Значит, навязывание демократических преобразований извне самой природе русских противно?

— Я считаю, что любая страна сама интуитивно находит ту форму правления, которая ей наиболее удобна, приятна и отвечает ее национальному характеру. А реформы и изменения все равно происходят – долго, медленно, но изменения происходят всегда. Мы все равно очень сильно эволюционировали. Когда я приезжаю в любую европейскую страну, я не чувствую в большей степени какой-то особой свободы, а в некоторых моментах чувствую даже меньшую степень свободы, чем в России. Например, русским свойственно какие-то обыденные вопросы решать не строго юридически, а попроще, по-человечески.

- В России свобода СМИ ярче выражена, чем на Западе. Например, журналисты Sputnik Эстония не могут получить аккредитацию на многие мероприятия, потому что неугодны власти. Большинство политиков и чиновников боятся с нами общаться, потому что им запретили. А в России все журналисты без исключения допускаются везде, где хотят аккредитоваться. И с ними общаются и чиновники, и политики.

— Да, это так. "Эхо Москвы", например, свободно вещает в России.

Я не чувствую ущемления свободы в России. Например, сейчас в сфере искусства очень горячая тема – цензура театра. Но забывают простую вещь, что в России осталось огромное количество государственных театров, репертуарных, больших, не способных существовать без государственных дотаций. В Европе этого нет. В России государство дает театру деньги. А имеет ли оно право вмешиваться в политику театра – ответа прямого нет. Кто-то считает, что раз дает деньги – имеет право вмешиваться. Остается вопрос не о свободе, а о том, кто будет заниматься театром — конкретные чиновники, которые не разбираются в искусстве?

- Павел Валерьевич, насколько ценно развитие общества на Западе, да и в России, если говорить о демократических ценностях и свободах, которые внедряются в сознание людей через принцип толерантности к тому, что еще полвека назад было чуждо в принципе?

— Беда русских в том, и так было всегда, что мы любые западные веяния очень охотно принимаем и еще больше катализируем, доводя их порой до абсурда. Причем проблема еще в том, что одно берем из США, другое из Англии, третье – из Франции.

Это трудный вопрос. Он заключается в том, в какой степени Россия должна быть открыта внешнему миру и насколько должна все это принимать. В Европе тоже не везде легко принимаются новые веяния. Например, не во всех странах Европы есть закон об эвтаназии. В Польше существует большая проблема с абортами, так как католическая церковь их не приветствует.

Европа далеко не однородна. И в России есть свои уклады, традиционные предпочтения. Со временем они могут меняться. Да и будут меняться — это нормально. В XIX веке повесть Тургенева "Вешние воды" считалась порнографической, потому что в ней дама в летах совратила юношу. "Крейцерова соната" Льва Толстого была по той же причине запрещена к печати. А сейчас в России издается Сорокин Владимир (порнографические сцены его произведений неоднократно вызывали споры у читателей – Ред.), и мы привыкли к нему, и он уже никому не мешает.

Толерантность все равно приходит в наше общество. Мы никуда от нее не денемся. Но мы многое теряем с ее приходом. Так же пришел интернет, который размыл классическую высокую культуру.

- Нормально ли, если такие нововведения появляются в обществе извне?

— Это процессы, которые должны проходить во внутренней борьбе, в дискуссиях, спорах. Что-то будет приниматься обществом, что-то не будет. И не надо здесь никаких директив.

- Такие споры должны быть где-то в парламенте или в Думе или все-таки среди простых людей?

— Это оборотная сторона нашей низовой демократии. Мы говорим о том, что люди должны решать свои проблемы малыми группами на уровне мэрии, или города, или дачного кооператива, но ничего не получается. Не получается, пока некий руководитель не придет и не скажет, что будет так-то и так-то. И только тогда что-то сдвинется. Мы, русские, ждем, что будет решено наверху.

Перемены должны происходить естественно. Я противник каких-то радикальных изменений.

- Павел Валерьевич, вы преподаете в Литературном институте. Современная система образования в России после ее реформирования по образцу западной системы может похвастаться успехами? К вам приходят выпускники школ, и можно сравнить, какой базой знаний абитуриенты обладали несколько десятков лет назад и какие они сейчас.

— Сейчас значительно хуже. Я знаю, что есть слой элитарных детей, которые закончили какие-то супергимназии или школы при крупных вузах. Они идут в науку, уезжают за границу и там доучиваются. А основная масса настолько безграмотна, что волосы встают дыбом. Количество ошибок чудовищно. Степень грамотности падает ужасно, читают мало. Советская школа давала абсолютно правильный набор классиков, который мы обязаны были читать. Может, кому-то не хотелось читать, но это было обязательно. И этот фундамент литературных имен закладывался и запоминался.

Сегодня с образованием беда. Кто-то полагает, что дети стали более эрудированными — они цитируют Лотмана, например. Но я считаю, что они могут кого угодно цитировать, потому что это легко – достаточно найти информацию в поисковике в интернете.

- Но найти информацию еще не означает уметь мыслить и использовать знания на стыке разных наук. Эрудиция не значит ум, разве не так?

— Это не умение мыслить – это нахватанность информации. Как ни печально это звучит, но настоящее знание должно быть труднодоступным. То знание, которое добывается с каким-то трудом, лучше усваивается. А если находишь просто информацию, это еще не знание. Хотя сейчас так пишутся даже диссертации – сноски на источники в интернете.

Это уже не система образования. Это просто цифровая революция. Система ЕГЭ хороша тем, что вроде бы дает всем одинаковые возможности поступить в любой вуз. Но на ЕГЭ детей начинают натаскивать, уча автоматом отвечать на тестовые вопросы — это не глубокие знания, даже не зубрежка, а методика ответа на тестовые вопросы так, чтобы обмануть компьютер.

- Дети меньше читают, возможно, потому, что классики русской литературы современным детям скучны для чтения, сюжеты не интересны, не хватает экшн?

— Все зависит от учителя. Невозможно требовать, чтобы во всех школах были талантливые учителя по литературе., а именно такой учитель заставит детей полюбить чтение. Может, он не будет заставлять детей читать "Войну и мир" до конца, но он так расскажет об этой эпопее и о Толстом, что они обязательно заинтересуются. Определенные коды надо закладывать в детстве. В голове русского человека, мне кажется, должны быть понятия, кто такой Пьер Безухов и Печорин, кто такая Наташа Ростова и Анна Каренина, кто такой Обломов и Рудин. Это может объяснить только учитель.

Источник: Sputnik Эстония