Олег Коростелев, главный редактор литературного журнала «Литературный факт»: Нам хотелось бы сохранить жанр публикации

Олег Анатольевич, столько издается журналов, а тут, видите, целый куст вырос на этой замечательной академической грядке. И на этом кусте мы видим если не розу еще, но во всяком случае очень симпатичный, привлекательный шиповник под названием "Литературный факт". Скажите, зачем нужен еще один литературоведческий журнал?

Олег Коростелев: Вообще-то мне кажется совсем по-другому: журналов очень не хватает. Все началось с того, что Институт мировой литературы оказался лишен своего журнала, во время перестройки он потерял свой родной журнал "Вопросы литературы". "Вопросы литературы" ушли в свободное плавание из-за того, что его не захотели удержать в голодные 90-е годы наши предыдущие руководители. И так получилось, что у Института русской литературы, у Пушкинского дома, есть свой журнал "Русская литература", а ИМЛИ остался без журнала. Необходимость иметь свой журнал снова возникла в последние годы. Вернуть "Вопросы литературы" не представляется возможным, мы им немножко завидуем, и очень хотелось получить свой журнал, в новой ситуации это совершенно необходимо. В результате всех этих разговоров и действий Институт мировой литературы открыл сразу три журнала разной направленности, одним из них и стал журнал "Литературный факт".

Все три журнала совсем разные. Главный журнал называется Studia Litterarum, и он посвящен, как и подобает по названию Института мировой литературы, мировой литературе, а "Литературный факт", который я редактирую, появился в результате дополнительных требований, как своеобразный филиал "Литературного наследства", знаменитейшей, старейшей и почтеннейшей серии. Появился потому, что тома серии готовятся очень долго, в среднем лет семь, а бывали случаи, что и лет двадцать тома готовились, и в новой, более мобильной ситуации этого нам показалось недостаточным. Поэтому мы открыли дополнительную новую серию "Библиотека "Литературного наследства" (думаем, что она будет более мобильной), и кроме того, журнал – оперативный и самый мобильный из этих жанров.

А "Литературный факт"… Чем мы руководствовались, затевая этот журнал? Во-первых, нам хотелось бы сохранить жанр публикации. Я всю жизнь этим жанром занимаюсь и вижу, что в новую реальность он вписывается довольно плохо. Еще совсем недавно, казалось бы, в 80-е – начале 90-х, именно этот жанр определял лицо всей академической печати, он был профилирующим и главенствующим. Была целая эпоха таких историко-архивных альманахов, которые этим жанром специально занимались. Помните альманахи "Память", "Минувшее", "Лица", "Диаспора", "Невский архив"? Их было очень много, и эти независимые издания в то время составляли серьезную конкуренцию официальной науке.

Но эпоха сменилась, большинство изданий не выжило, как независимых, так и официальных, а выживших, на мой взгляд, оказалось совсем немного, по крайней мере именно филологических, а особенно – историко-литературных журналов. А в новой ситуации они потребовались даже в большей степени, чем раньше, потому что сейчас правила игры диктуют индексирующие системы, отечественная "Ринц" и зарубежные Web of Science и Scopus. И гуманитарные издания, которые вообще на этом празднике жизни вечно чужие, поскольку системы разрабатывались прежде всего под нужды технарей, а издания по русистике – тем более чужие, поскольку приоритет за английским языком. И более всего не приветствуются публикации – индексируемые журналы предпочитают статьи, которые более или менее вписываются в эту новую систему. Кроме того, журналы часто диктуют ограничения по объему, то есть до листа и не более, а в публикации архивных документов размер, на мой взгляд, должен диктоваться материалом. Если документ полтора листа, что же, мне его сокращать только для того, чтобы он втиснулся в формальные требования?

Я уж не говорю о том, что традиционные принципы оформления и комментирования архивной публикации, которые складывались годами и десятилетиями, во многом противоречат системе references, которая сейчас принята. И вот из-за всех этих неудобств многие оставшиеся журналы совсем отказались от жанра публикаций либо берут их все реже. Нам в "Литературном наследстве" уже давно стало очевидно, что необходимы дополнительные печатные площадки для этого жанра, и при этом мы совсем не хотим отказываться от вхождения в списки индексируемых изданий, даже наоборот, со временем рассчитываем войти не только в "Ринц", но и в Web of Science и Scopus. То есть задача стала такая: пойти на какие-то компромиссы, постараться вписаться в систему, но при этом сохранить все то ценное в академической эдиционной практике, что было наработано предыдущими поколениями исследователей, создателей "Литературного наследства", "Минувшего" и аналогичных изданий.

Думаю, что это важно еще и потому, что обычно не только сами публикации появляются чаще в книгах и сборниках, чем в журналах, но они цитируются собратьями по цеху тоже в таких же изданиях. По сути, в своей изрядной части остаются за бортом индексирующих систем. Вот я не могу ничем другим объяснить то, что у наших главных суперзвезд, работающих в этом жанре, индекс Хирша пресловутый гораздо меньше, чем он должен быть.

На мой взгляд, он должен выводить их в первые ряды по их трудоспособности, производительности и знаменитости. Не буду называть фамилии, но даже наши академики имеют индекс Хирша совершенно незаслуженно низкий, хотя цитируют-то их не меньше, даже намного больше, чем многих коллег, но не в журнальных статьях и заметках, которые учитываются в индексирующих системах, а в таких же монументальных трудах, которые нигде не учитываются. Это я не к тому, что им надо подтянуться, им не к чему подтягиваться, а получается, что систему надо немножко подтянуть к ним. Как Высоцкий пел – "не подходит к ордену Насер". Повлиять на саму систему сразу мы, наверное, не сможем, но несколько исправить положение очень хотелось бы.

Мне не нравится, что работающие в этом жанре вынуждены ощущать себя какими-то маргиналами в профессии. Получается так, что молодым исследователям для кандидатских и докторских защит, другим исследователям для отчетов по грантам и в своих институтах все время приходится отвлекаться от основной работы и готовить публикации в других жанрах, чтобы напечататься в этих журналах. А вот мне непонятно, почему им не выполнять свою работу и отчитываться ей, делая то, что они умеют делать лучше кого бы то ни было. Именно это было одной из главных причин, но не единственной, того, что мы все-таки решили открыть журнал "Литературный факт" и приложение к "Литературному наследству". Я прекрасно понимаю, что архивный документ это не всегда есть последняя инстанция, и его публикацией изучение не всегда завершается, наоборот, чаще только начинается, но, на мой взгляд, без документов в нашем деле никакое настоящее изучение невозможно.

Иван Толстой: Приведу цитату из вступительной заметки Петра Дружинина к публикации документов из фонда Министерства высшего образования, раскрывающих некоторые страницы борьбы с космополитизмом. Публикация озаглавлена "Филологический факультет Московского университета в 1949 году".

"Борьба с космополитизмом", оставившая в 1949 году неизгладимый след в судьбе отечественной науки, имеет свою большую, трагическую историю. Причиной рождения этого исторического феномена стало несколько факторов. Основными мы считаем два: во-первых, желание руководства страны (в лице главного гражданина СССР) ликвидировать послевоенное разномыслие, окончательно усмирить интеллигенцию, поставив ее на службу главной идее момента истории – "догнать и перегнать" Соединенные Штаты Америки. Во-вторых, именно в 1949 году получила свое развитие сформированная мироощущением той же инстанции политика "государственного антисемитизма"; причем последняя не просто символизировала нетерпимость к проявлению некоторыми гражданами своей национальной идентичности, но демонстрировала расцвет исконно-русского, "махрового" антисемитизма, который сдерживался все годы существования советского общества. Синергетический эффект этих факторов, когда в результате кампании 1949 года значительное число русских ученых (преимущественно евреев по крови) были лишены возможности продолжить свою научную и преподавательскую деятельность, стали приговором и науке в целом. Отдельные направления оказались лишены главных своих представителей, а результаты стагнации в гуманитарных науках после "чистки 1949 года" ощущаются до сего дня. В свое время нами была в подробностях рассмотрена ситуация, сложившаяся в данном контексте филологической науки Ленинграда, прежде всего, изгнание "литературоведов-космополитов" из Ленинградского университета и Пушкинского Дома Академии наук СССР. В силу обособленности Ленинграда как научного и политического центра вкупе с раскручиванием "Ленинградского дела", ситуация там в 1949 году оказалась особенно тяжелой.

Однако ссылки на эпоху, на то, что происходило все, говоря словами Бориса Михайловича Эйхенбаума "в это дикое время. среди этого мракобесия. лакейства и подлости", ни в коем случае не должно и не может оправдать послушных и квалифицированных исполнителей высочайшей воли, которые являлись звеньями одного механизма советского тоталитаризма – жестокого и беспощадного. Судьба "космополитов" филологического факультета МГУ неразрывно связана с судьбой всех "литературоведов-космополитов" Москвы. Каждое научное учебное учреждение в 1949 году в обязательном порядке выявило таковых, и потом их публично линчевало на общих собраниях. Ученых там разоблачали, унижали, топтали, доводили до инфарктов… Но никаких кадровых решений формально не принималось – оргвыводы были прерогативой партийных и государственных органов; и приговор об изгнании профессора из вуза выносило (или санкционировало) только Министерство высшего образования или сектор науки ЦК. Чтобы соблюсти заведенный порядок, сперва Министерство высшего образования снаряжало комиссию, которая работала в вузе рука об руку с парторганизаций, или даже с параллельной комиссией райкома партии; эта комиссия делала вывод о неудовлетворительности ситуации и ее "виновниках". Затем проводились партсобрания и открытые заседания ученых советов – именно эти линчевания "прославили" кампанию 1949 года. И только после всех этих мероприятий выносился окончательный приговор".

Иван Толстой: Продолжаем разговор с главным редактором литературоведческого журнала "Литературный факт" Олегом Коростелевым.

Олег Анатольевич, а вот из другой оперы у меня есть вопрос. Ведь "Литературное наследство" всегда позиционировало себя как издание, в котором впервые появляется тот или иной текст. Как же быть теперь с "Литературным фактом"? Ведь он по существу перехватывает какие-то получившиеся, удачные публикации, предоставляет им свои страницы. И что же, теперь этот материал будет потерян для "Литературного наследства"?

Олег Коростелев: Нет, "Литературное наследство" по-прежнему соблюдает свои права первой ночи, но дело в том, что "Литнаследство" берет материалы по объему огромные, для журнала совершенно неприспособленные. Средний размер там листов десять печатных – у нас бывают материалы и по двести страниц, и по пятьсот, а бывает, что один материал занимает несколько толстых книг большого формата. А в журналы мы намереваемся пропускать то, что называется "препринтом". Как правило, это либо часть вступительной статьи, либо небольшой отельный сюжет из огромного материала.

Например, в первом номере "Литературного факта" опубликованы тексты рукописной газеты Веры Николаевны Буниной, где я доказываю, что это на самом деле не столько рукописная газета, сколько часть переписки, которую Вера Николаевна, чтобы чуть-чуть привлечь внимание к себе своего супруга, оформила свои письма как рукописную газету. Соответственно, в огромный корпус переписки Бунина с женой эти тексты войдут частью, но очень малой частью, потому что весь корпус насчитывает более пятидесяти листов, это получится более пятисот страниц большого формата. А здесь это небольшая публикация, где четыре письма публикуются отдельно. И примерно такие же операции мы намереваемся проделывать и с другими.

То есть на "Литнаследстве" это скажется только дополнительным пиаром. Как раньше было принято и у нас, и в эмиграции, сперва шла газетная публикация, потом журнальный вариант, и только потом книжное издание. Причем мы в своих журнальных вариантах намерены публиковать не целиком, а только малые фрагменты для привлечения внимания читателей к будущей книге.

Иван Толстой: На обложке первого же номера "Литературного факта" стоит "№ 1–2". Это что же? Обычно бывает все-таки первый, а тут как бы редакция так заждалась, ну так давно не издавала эти материалы и не привлекала этих авторов, что уже накопился двойной номер, да?

Олег Коростелев: Да, мы выпустили сдвоенные номера и журнала Studia Litterarum, и журнала "Литературный факт". Дело в том, что они датированы 2016 годом и вышли как бы в прошлом году, чтобы можно было говорить, что это издание выходит с 2016 года. Studia Litterarum выпустила первые два номера сдвоенными, "Литературный факт" – только самый первый номер, все номера 2017 года будут уже выходить обычными, стандартными номерами. Вот только каков будет объем, я до сих пор не очень хорошо себе представляю, потому что все время набирается больше, чем надо, вот на такой большой, сдвоенный номер на четыреста страниц. В первом номере четыреста шестьдесят четыре страницы, это довольно много для периодического издания. Для одинарного номера надо бы сократиться до двухсот пятидесяти – трехсот страниц, но все время получается больше, потому что очень много интересных материалов. И на самом деле вы правы – накопилось довольно много того, что хотелось бы опубликовать в ближайших же номерах.

Иван Толстой: Круг авторов журнала, как вы его формировали?

Олег Коростелев: Дело в том, что его особо не пришлось формировать, он давно существует. Я ведь когда-то редактировал историко-архивный альманах "Диаспора", и круг авторов практически не изменился с тех пор – это самые знаменитые публикаторы всех времен и народов, всех стран. Все, кто публиковался в "Диаспоре", автоматически перешли в "Литературный факт", добавились еще, может быть, те, кто помоложе. Это все очень известные в своей сфере и, я бы сказал, знаменитые люди, здесь же самые суперзвезды представлены и в редколлегии, и в редсовете издания, и они же являются авторами. Они не нуждаются в представлении. Это академик Александр Васильевич Лавров, это Николай Алексеевич Богомолов из МГУ, это Джон Малмстед из Гарварда. Здесь, в общем, представлена практически вся география в редколлегии, в редсовете и, соответственно, среди авторов тоже. Кто-то уже успел напечататься в первом номере, а все остальные – мы ждем их публикаций в следующих номерах.

Иван Толстой: Насколько солиден фундамент под "Литературным фактом"? Насколько вы чувствуете, что этот проект просуществует солидное количество времени?

Олег Коростелев: Что считать фундаментом? Если считать финансовую базу, то ее нет никакой, это все на добровольной основе и в качестве общественной нагрузки. Но если смотреть на научную составляющую и на необходимость существования журнала, то, думаю, что он еще долго будет необходим. Во-первых, он оказался очень нужен, и вот уже после выхода первого номера и от авторов, и от некоторых читателей приходилось слышать, что "это такой журнал, которого мне очень не хватало". Именно источниковедческого, публикаторского издания, где печатались бы фрагменты новонайденных документов, впервые обозначались бы какие-то темы, которые авторы потом будут развивать, превращая в большие книги, в тома "Литнаследства", в отдельные сборники. А здесь – первые заявки на эти будущие тексты, здесь даже заявки на целые собрания сочинений, надо сказать. Так что необходимость в этом есть точно, а поскольку желание у авторов и у редакторов издавать это насколько можно долго тоже есть, думаю, что какое-то время он просуществует, пока будет выполнять свои функции.

Источник: www.svoboda.org