Интервью с финалистом «Ясной поляны» и Писателем Года по версии журнала GQ Борисом Минаевым

О премиях, творческих целях и мягкой ткани человеческой жизни, что оплетает скелет Большой Истории.

— Борис Дорианович, ваша дилогия «Мягкая ткань» в этом году попала в лонг-листы всех значительных литературных премий («Большая книга», «Ясная Поляна», «Русский Букер») — и на днях добралась до финала «Ясной Поляны». Более того, журнал GQ, не сомневаясь, присвоил вам звание Писателя Года именно за «Батист» и «Сукно». Что для вас значат литературные премии? Влияют ли они на вашу творческую самооценку — может быть, даже творческие планы — или у вас другие критерии?

— Вообще для человека, который делает все что угодно — моет пол или посуду, рассказывает сказку, двор подметает, — важна оценка других людей.

Нам с раннего детства очень важно, чтобы нас заметили и похвалили. Но к литературным премиям — а для человека пишущего это, разумеется, самая главная «пятерка» за всю его большую жизнь — нужно относиться осторожно. Ну, не всегда это совпадает с подлинным качеством книги — а бывает, что само время, проверяя тексты, отбрасывает книжки успешные и поднимает вверх никому не известные имена.

Кстати, это можно почувствовать уже сейчас — на книжном фестивале «Красная площадь» продавец, расхваливая книгу, настойчиво рекомендовал покупателю: возьмите, это лауреат премии такой-то. На что покупатель отвечал: нет, лауреата мне не надо, вы мне хорошее что-то дайте…

Я вообще не верю, что для писателя слава и успех, тем более деньги — основная мотивация. Мотивация для этого бесконечного и безнадежного труда лежит совершенно в другой области. И тем не менее, премии — это очень приятно. Тем более что премия GQ — это, собственно, премия самих читателей. Не критиков и не экспертов.

— Как писателя вас больше знают по рассказам о детстве мальчика Левы (повесть в рассказах «Детство Левы» стала лауреатом литературной премии «Заветная мечта»). Еще как автора биографии Бориса Ельцина. И вдруг — два больших, очень взрослых, очень насыщенных романа, требующих серьезной подготовительной работы. Почему вы за них взялись?

— До «Мягкой ткани» у меня был опыт с «Психологом», где я впервые попробовал этот жанр — роман для взрослых. Правда, с некоторыми оговорками. Там главный герой — выросший мальчик Лева. И это, по сути, попытка эпилога к историям про Леву — вот так он прожил свою жизнь, вот таким стал, вот что его ожидало…

Это был рискованный шаг: многие читатели не смогли принять, что Лева вырос таким вот неидеальным, неровным, с мучительными проблемами. Хотя, по-моему, все это было в нем заложено с самого начала.

Что же касается «Мягкой ткани», то в основу романа я положил несколько историй из жизни своего деда по папиной линии, а во второй части — и деда по маминой. Некоторые эпизоды — например, фантастическую историю о бальзамировании тела своей умершей жены доктором Весленским, историю о мальчике, которого заставляли предсказывать будущее, и еще целый ряд других — я взял из мемуаров, семейных легенд других людей.

С каждой такой историей, с каждой новой прочитанной книжкой я все больше погружался в мир, который никогда бы не рискнул описывать, если бы не потребность воссоздать образы моих собственных предков.

Наверное, начал работать с историческими документами и мемуарами я в то время, когда готовил к печати биографию Ельцина в серии «ЖЗЛ». Перестал их бояться, что ли. Увлекся закономерностями, логикой истории. Работа над биографией Бориса Николаевича, кстати, не закончена, сейчас я буду готовить еще один вариант — с новыми материалами и документами.

Дело в том, что почти год назад в Екатеринбурге открылся «ЕльцинЦентр» — первое такое учреждение в нашей стране: музей, архив, культурный и научный центр, посвященные недавней исторической эпохе, эпохе Ельцина и 90-х. И когда мы готовили экспозицию (а я участвовал в ее создании), было найдено очень много нового — какие-то вещи я для себя впервые открыл. Так что эту работу я тоже продолжаю.

— Раз уж мы заговорили о сохранении памяти — сколько в «Мягкой ткани» подлинных исторических событий, а сколько вымысла? Существовал ли на самом деле агитпоезд «III Интернационал» с экспериментальным искусством на борту? А эпизод со спасением поселения от погрома буквально с помощью театральной постановки — был?

— Моя троюродная сестра Милана недавно взяла и совершила маленький подвиг — достала из Киева дело своего расстрелянного деда (младшего брата моего деда): допросы, показания свидетелей, приговор и так далее. А мой двоюродный брат Володя практически воссоздал историю семьи по другой линии, крестьянской, калужской. Тоже нашел массу документов.

Почему мы все это делаем? Потому что ХХ век, советский мир — они лишили нас личного прошлого. Семейного. Многие его стесняются — если, например, дедушка был большевик, не дай бог чекист.

Лучше не думать, не знать. Многие действительно не знают — дедушка был репрессирован, и о нем нельзя было говорить. Детали исчезли. Фотографий почти нет. Писем тоже. В результате у нас осталось только общее прошлое — война, революция, — но почти нет прошлого индивидуального, семейного мифа.

Роман «Мягкая ткань» — попытка эту данность побороть, преодолеть. Конечно, у меня есть свое чувство истории, свои воззрения исторические. Но в результате человеческая жизнь с ее тонкими материями и «мягкими тканями» для меня важнее, чем эти «общие» концепции. Ну да, мой прадед был небедным человеком, управлял большими капиталами (хотя и чужими). А его сын пошел в революцию и все это разрушил. Но в романе я не отвечаю на вопрос — почему? Нет на этот вопрос правильного ответа.

Я отвечаю — себе в первую очередь — на другой вопрос: а как выжить-то при всем этом? Как семью сохранить? Как совесть сохранить? Если горячие времена вновь наступят? Вот этот вопрос для меня основной. Жизненно важный.

В принципе, почти все события, описанные в «Батисте» и «Сукне», исторические, все происходили на самом деле. Агитпоезд «III Интернационал» действительно существовал. Но проблема в том, что он относился к военному ведомству, ведомству Троцкого. И если о других агитпоездах есть целые книги, большое количество опубликованных мемуаров — то об этом как корова языком слизала.

Тем не менее я описываю то, что реально происходило в жизни — но это пока лишь эскиз, первое приближение к этой большой истории. Агитпоезд, на котором были и мой дед, и его брат, похоже, почти добрался до Варшавы… Но это еще предстоит описать.

Евреи от погромов спасались разными способами, в том числе и такими, как в романе. Но, к сожалению, чаще спастись им не удавалось. Вообще реальная гражданская война очень мало похожа на то, что показывают в советском кино или в нынешних экранизациях.

В частности, когда я начал изучать эти еврейские погромы 1919−22 годов, мои представления о ней во многом перевернулись, я понял, что эта страшная тема, как ни странно, почти не отражена ни в документальной, ни в художественной литературе, это практически непаханая целина.

Причем на евреях вымещали свою жажду мести, свою ненависть самые разные в политическом отношении армии. Мы почти ничего об этом не знаем — хотя именно еврейские погромы во многом предвосхищают холокост. Это абсолютно средневековая по жестокости, дикости и трагизму история, оказавшая огромное влияние на все остальные события.

— Как вы создаете своих персонажей и в каких отношениях с ними находитесь? Вам жаль, когда они умирают?

— Это довольно интересный момент, потому что иногда герои возникают просто сами, помимо воли автора. Рождаются и живут дальше, хотя ты их совсем не планировал помещать в текст. Так родился, например, доктор Весленский.

Однажды подруга нашей семьи Лена Козырева совершенно случайно рассказала историю о своем деде. История так меня поразила, что я решил поместить ее среди других эпизодов своего семейного романа. В результате доктор Весленский совершенно неожиданно для меня стал главным героем.

Мне пришлось долго и мучительно думать, что вообще с ним делать. Какое он имеет отношение к Дане Каневскому, прототипом которого является мой дед? Как их всех собрать в единое повествование? Кем они все друг другу приходятся?

С другой стороны, есть и противоположные примеры — некоторые образы, которые в романе обязательно должны были быть, никак не хотели туда влезать и как-то появляться.

В частности, это Надя Штейн, сестра Веры, прототипом которой является моя бабушка Надежда Давыдовна Минаева. Ну прямо вот пришлось ее уговаривать появляться, просто на коленях стоять (как она стоит в романе на коленях, спасая деда). Не хочет она быть в романе, где главный герой — ее муж, мой дед. Он от нее ушел к другой, в самом конце жизни, и она, видимо, этого не простила.

Словом, автору то и дело приходится выкручиваться. И вовсе он никакой не демиург, а во многом лицо подневольное. Что касается смерти, это тоже сложно — необходимость сосуществовать со смертью, ее преодолевать, ее проживать является темой всего романа, в особенности первой части. Вера Штейн, например, умирает сразу, в самом начале романа и довольно молодом возрасте. Но на самом деле это не конец — постепенно ее жизнь раскрывается перед нами все полнее и полнее. То есть в каком-то смысле она и не умирает. И я до сих пор не знаю, умер ли доктор Весленский или нет. Хотя по всем законам — да, должен был уже умереть, во второй части.

— Вы довели действие своей дилогии до сороковых и поставили таинственную точку, больше напоминающую многоточие. Узнаем ли мы, что было с героями дальше? И почему в начале «Батиста» Даня Каневский — дедушка выросшего Левы из ваших ранних рассказов — покидает бабушку героя ради таинственной Марии Мироновны?

— Я пока не совсем ясно понимаю, как будет развиваться продолжение и сколько в нем будет частей, знаю только, что название будет другим — не «Мягкая ткань».

Главные герои будут новые — собственно, по той причине, что одно поколение («детей») постепенно придет на смену предыдущему. Но «дети», конечно, появляются уже и во второй части «Мягкой ткани». Да, продолжение — это сороковые, пятидесятые, шестидесятые годы ХХ века, совсем другая эпоха, и место, кстати, окончательно изменится — из Украины оно переместится в основном в Москву.

Почему постаревший Даня Каневский ушел из семьи, в том возрасте, когда уже мало кто бывает способен на такие вещи, — один из вопросов для этой книги. Но меня, конечно, больше волнует не то, как и куда он ушел, а то, откуда — то есть опять же семья. Ничто другое танковым гусеницам истории не может противостоять. А человеческая жизнь, быт, любовь, измены, привычки, дети — все прорастает опять, как трава.

— Каковы ваши глобальные творческие планы — и что на них способно повлиять?

— Ну, я их уже описал в общих чертах. Дополнить книгу про Ельцина новыми фактами и деталями, подготовить второй ее вариант. Взяться за продолжение романа о Каневских и Штейнах, о Савченковых и Весленском. То есть о моей истории, об истории вообще. Ну и где-то еще должно поместиться продолжение «Детства Левы» (оно уже начато) и книжка рассказов под условным названием «Девушки 80-х». На это может повлиять мое настроение и самочувствие. Ни премии, ни их отсутствие — нет, не могут.

Источник: www.labirint.ru