Дмитрий Быков: о политике и образовании, самоопределении и семейном счастье

Кем вы себя в первую очередь считаете: писателем, общественным деятелем, учителем русского языка и литературы? О чем вам интереснее говорить?

— То, о чем мне интереснее говорить, зависит исключительно от собеседника. Но вообще-то я писатель, во вторую очередь журналист. Преподавание в школе или вузе – мое экстремальное хобби.

— Вы – убежденный либерал. Приходилось ли в школе. Где вы преподаете, спорить с учениками, имеющими противоположные политические взгляды? Вы пытаетесь их убедить в своей правоте?

— Не знаю, что такое убежденный либерал. Я не люблю несменяемой власти, пробуждающей в людях худшие качества и отнимающей у них «химеру совести», власти, которой для вечного пребывания у кормила нужна ситуация внешней войны и при этом, как ни парадоксально, внутренней распри. Вот этого я не люблю совсем, это мне противно. При чем тут либерализм – не понимаю. Боюсь, что слово «либерал» стало синонимом слова «оппозиционер» для одних и «предатель»  для других.

Что касается учеников – школа не место для политических дискуссий с учителем. Чтобы со мной полемизировать, школьник должен сначала мне доказать, что он знает эпоху, прочел тексты и способен их интерпретировать: можно – с помощью формального метода, можно – с помощью истории либо социологии (я не противник «вульгарного социологизма», если человек информирован и талантлив). Я даже против структурализма не возражаю, опять-таки если ученик действительно читал Щеглова или Григорьева.

— И вообще, почему политика и образование – две самые острые темы, на которые невозможно спорить отвлеченно? Почему в спорах об этом люди готовы сорваться на драку? Это только в России так или во всем мире?

— Политика – концентрированное выражение морали, modus operandi целой нации. А образование – поиск будущего, забота о детях: дети небезразличны даже тем, кому на собственное будущее плевать. Не знаю, почему, но так ведется. И да, это так везде. Политика и футурология даны нам, чтобы отвлекаться от мысли о настоящем – и о смерти, что уж от этого прятаться.

— Если бы вам довелось составлять программу чтения для старшеклассников, вы бы включили в нее «Войну и мир»? А Достоевского? Сейчас предлагают убрать классику из школьной программы, как вы к этому относитесь? А как насчет того, чтобы ввести изучение Библии (это тоже предлагают)?

— Изучать Библию – серьезно, основательно, с исторической, текстологической и даже литературной точки зрения, — необходимо и полезно, потому что мы живем в христианской культуре и без знания первоисточников не понимаем элементарных вещей. Помню, как загадочна была для меня в детстве картина Рембрандта «Возвращение блудного сына», или «Притча о потерянной драхме» Фетти. Все это надо знать, чтобы свободно ориентироваться в той же «Войне и мире», где Наташа, скажем, характеризует Соню при помощи стиха от Марка, 4:25 («Кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет»). Это не так-то просто понять школьнику. Это и взрослому непросто вместить, скажу я вам.

Что касается изучения «Войны и мира» или романов Достоевского, простите, но это даже комментировать неловко. Школьник имеет самый гибкий и сильный мозг, самую вместительную память – когда и читать главные русские тексты, как не в школе? Сегодняшний школьник страшно недогружен, у него вообще не должно быть свободного времени. Отдохнем на пенсии.

— Вы участвовали в митингах на Болотной площади, ваш плакат «Не раскачивайте лодку, нашу крысу тошнит» стал одним из самых запоминающихся. А сегодня? Как вы относитесь к митингам? Они эффективны? Или есть иные способы донесения до власти своего мнения?

— Понятия не имею. Меня заботит не эффективность, а желание присоединиться к людям и лозунгам, которые мне симпатичны. Митинг хорош как манифестация определенного мировоззрения – не обязательно оппозиционного, но у меня есть другие способы публично выразить свои взгляды. Так что с донесением их до власти (и, главное, аудитории) проблем, слава Богу, не возникает.

— Вы уже много лет женаты на Ирине Лукьяновой, и даже написали в соавторстве с ней несколько книг. Это легко – жить вместе двум творческим личностям? А работать вдвоем над одной книгой? Есть ли у вас секрет счастливой семейной жизни?

— Как говорит крестная мать нашего Андрея Марья Васильевна Розанова, самый крепкий роман – производствепнный. Мы с Лукьяновой думаем в одинаковом темпе, у нас схожий бэкграунд,  и я вообще не понимаю, как можно жить с личностью нетворческой. О чем с ней говорить? Как она поймет мои проблемы – ипохондрию, мнительность, непрерывное домысливание всех сюжетов, частые «зависания» (это я рифму ищу), страх бездарности, старости, деградации? Кто это поймет, если не другой сочинитель?

Был у меня опыт сожительства с очень хорошими девушками других профессий, с первой женой мы до сих пор дружим, — но профессиональные проблемы должны быть общими. Это и есть рецепт счастья. Потом, Лукьянова – она ни минуты не тетка. Как была девчонка, так и осталась, даже седины ноль. Ровесницы давно тетки, а она все та же тихая упрямая сибирячка, которой я когда-то так хотел понравиться. И до сих пор хочу. К сожалению… вот не знаю, к сожалению ли… но я всегда мечтал о жене, которая бы в любых ситуациях брала мою сторону. Лукьянова – другой случай. Ну, и поэтому нам до сих пор интересно.

Автор: Светлана Гонова

Источник: www.ivolgann.com/