Александр Куличкин: Поющие в коноплянике

Почему-то все убеждены, что рыбалка — тихое занятие. Не знаю, не знаю… Возможно, где-нибудь в центре тайги, на лесном озере в 100 километрах от ближайшей деревни это так и есть. А в 30 километрах от миллионного города на звенящую тишину и девственную природу нечего рассчитывать.

На рыбалке две беды: пацаны и моторки. Обе — неистребимы.

Пацаны. У них основное занятие летом — оглашать окрестности радостными воплями по любому поводу. По поводу того, что вода теплая. По поводу того, что вода холодная. По поводу того, что солнце зашло за тучу либо, наоборот, выглянуло. По поводу того, как эффектно кто-нибудь из них нырнет — это еще сопровождается надрывными требованиями к коллегам по купанию бросить все и смотреть на него. Плюс ко всему, они умудряются визжать от избытка чувств не только над зеркалом воды, но и под водой. Впрочем, какое зеркало? В результате их в прямом смысле бурной деятельности от зеркала не остается и следа.

Пацанов не останавливает дождь или холодная погода. Предотвратить купание может только зловещий запрет родителя, сопровождаемый негуманными угрозами. В таком случае они начинают бросать в воду камни. Начинают с маленьких, и постепенно переходят к каменным глыбам, которые создают в толще воды эффект разорвавшихся глубинных бомб. Это также приводит их в восторг и также сопровождается громогласными воплями.

Тут я должен сознаться, что не понабрался в детстве житейской мудрости — поговорок, пословиц и присказок — в объеме, достаточном для осознанного шествования по жизненному пути. Как-то раз метрах в тридцати от моего поплавка обосновались два пацана эдак 6-7-летнего возраста. Было не жарко, поэтому они не сразу с диким визгом бросились в воду, а сначала забрели по пояс и стали окунаться под присказку, о которой я до того понятия не имел. Звучало это примерно так:

Баба-сея-лаго-рох! Иска-зала-деду…

Что она сказала деду, я не услышал, так как с последним словом они сноровисто окунулись и до меня донеслось невнятное: «Бурррльк!». Пока они находились под водой, я пытался угадать последнее слово самостоятельно. Ничего не получалось Но, слава Богу, пацаны, протерев кулаками глаза, решили повторить процедуру. И над рекой снова разнеслось привольное «Баба-сея…». Я насторожился. Уж теперь-то не прозеваю. Не тут-то было. Эти гады опять ушли под воду раньше времени. Ну, а дальше занялись привычным развлечением с воплями и восторженной информацией, типа: «Ныряю!!! Смотри — ныряю!!!»

Бывает, какая-то ерунда втемяшится в голову и не дает спокойно дожить оставшиеся годы. Так и тут. Я стал искать рифму к слову «горох». Пропустил массу поклевок, но ничего лучше слова «лох» не приходило в голову. По смыслу это было неплохо, но слово-то не из того лексикона. Присказка, судя по всему, из незапамятных времен и овеяна памятью поколений. Тут должно быть нечто яркое, самобытное, красивое…

Через несколько дней на то же место пришла довольно молодая бабушка с очень маленькой внучкой. Как свойственно благоразумным девочкам, внучка зашла в воду на глубину подошв и остановилась в нерешительности. Однако бабушка поставила себе задачу заставить свою кровиночку искупаться. Сама она уже забрела на необходимую глубину. Лестью и уговорами она подманила юную родственницу к себе и снова окрестности огласились знакомым: «Баба-сея-лаго-….» — Я навострил уши. — «рох! Иска-зала-деду…» — ВИИИИИЗГ!!!

Напичканная бабушкой храбростью, внучка окунулась, издав такой пронзительный звук, что пролетавший на высоте 5 километров МИГ-31 шарахнулся в сторону.

Я понял, что не судьба. И решил сам придумать достойную предков — не рифму, их нет, а целиком вторую строчку. Не тут-то было. В короткую строку надо уложить адрес реплики и ее содержание. Я решил отойти и от сценария, и тогда все же получилось нечто не противоречащее законам стихосложения. «Баба сеяла горох, дед от злости чуть не сдох!». Но прозрачности в этом двустишии — никакой. Чего он злится-то дед? Это не прояснено. Может быть, он считает, что садить в это время надо не горох, а картошку. А может быть, думает, что лучше бы бабка сбегала за бутылкой. Нет, далеко нам, далеко до тех безвестных народных гениев. Нет, не зря, не зря даже в нашем Гимне поется: «Предками данная мудрость народная…»

Все разрешилось спустя примерно месяц. Разговорились с соседом (он тоже рыбак) о гнусном поведении окружающих по отношению к нашему хобби. И тут пришлось к слову, и я пересказал ему историю с рифмой.

- Так и не знаю, что деду крикнула баба, — сокрушенно признался я.

Он удивился:

- Но это же всем известно!

- Что известно?

- То, что сказала баба.

- И что она сказала?
- Ох!

- Что-что?

- И сказала деду: «Ох!»

- И все?
- И все. При слове «Ох!» надо окунуться.

Моторки… Что о них говорить? Каждый знает, что хуже их на воде только пацаны. Моторки гонят волны, которые валят поплавки набок, а если моторка прошла вдалеке, то это продолжается нескольких минут.

Но особый привет — гидроциклам. Этот идиотский водоплавающий агрегат создан исключительно для того, чтобы разбудить кровожадные чувства в мирно настроенных рыбаках. Гидроцикл сравнительно доступен, и потому верхом на нем можно часто наблюдать и неполовозрелых дебилов. Любимое занятие у них — невдалеке от берега совершать циркуляции почти на одном месте, подпрыгивая на собственных волнах. Чем-то это занятие напоминает известную процедуру самоудовлетворения. Хотя бы и тем еще, что от нее ни у кого не возникает восторга, кроме действующего лица. Даже недозрелые девчонки, которым зачастую и адресована демонстрация молодецкой удали, как-то не впадают в экстаз от безумства храбрых. Нет, не впадают…

Сами рыбаки тоже шумные люди. Особенно весной, когда идет щеклея (уклейка). Тогда вдоль всего берега с интервалом метра в полтора выстраивается шеренга рыболовов. Эта шустрая рыбка обладает сверхъестественной способностью сдергивать наживку с крючка. Каждое такое действие сопровождается комментарием неудачника, и над акваторией почти непрерывно висит единственное слово, которым можно охарактеризовать гнусные манеры уклейки.

Ближе к лету рыбаки в соответствии с повадками рыб более солидных пород и сами остепеняются. Но эпоха мобильников дает о себе знать. И время от времени можно слышать:

- Да. Привет, доча… А что он ел? … А какая температура? … Врача вызывали? … И что он сказал? … Ладно, едем.

И престарелая супружеская пара сматывает удочки.

Или:

- Да… Как «где»? На работе! … Смету составляю! … Ну, денька полтора еще потребуется… Да, нет — сделаю, сделаю…

И с облегчением сунув мобильник в карман, рыболов осуществляет очередную подсечку.

Но есть среди рыбаков и патологические болтуны. Один постоянно рассказывает эпопею своей жизни и работы в одной из стран ближнего зарубежья, где из соображений патриотизма над ним измывались различными способами, чтобы он добровольно покинул пост директора и уступил его представителю коренной нации. Продолжительность рассказа зависит от времени между первым и последним забросом на этой рыбалке.

Есть еще одна супружеская пара. Тоже пожилая. Они усаживаются рядышком на складных стульчиках и комментируют абсолютно все, на что упадет взгляд.

Она: Ой, машинка прямо на берег съехала…

Он: Где?

Она: Да вон — слева.

Он: Да, правда. На самый берег. Они, наверно, хотят, чтобы машина была поближе к удочкам…

Она, как правило, задает тему. Это ей легко удается потому, что, как мне кажется, голова у нее вертится, как у совы, почти на 270 градусов в обе стороны. Во всяком случае, она видит и говорит и о том, что происходит у нее за спиной. Он, как человек более склонный к анализу, считает своим долгом дать объяснение любому явлению, которое обнаруживает супруга.

Она: Ой, я убавила глубину, и рыбка тут же клюнула!

Он: Что?

Она. Рыбка клюнула. А я глубину убавила…

Он: Так солнышко выглянуло, вот она и поднялась повыше, чтобы погреться. Это совершенно ясно…

Она: Ой, птички пролетели. Целая стайка?

Он: Где?

Она: А вон летят.

Он: Да, в это время птички часто собираются в стайки, чтобы полетать вместе…

Окружающих эти диалоги приводят в состояние, близкое к неврозу. Зачем? — мучительно соображают они, — зачем холоднокровным рыбкам греться? Они прекрасно чувствуют себя, когда их температура совпадает с температурой воды. Но если вдруг у них возникла эпидемия умопомешательства, почему не выползают на берег — там-то еще теплей. А птички? Господи! Это же ласточки натаскивают малышей перед полетом на юг, а не тусовка праздных гуляк.

А там продолжается:

Она: Ой, кошечка пришла!

Он: Где?

Она: Да вон, сзади.

Он: Не вижу.

Она: Так она за кустик зашла.

Он: Спряталась, наверно.

Она: Нет, вон снова вышла.

Я как-то попытался представить себе, что было бы, если бы пришлось провести в компании с ними неопределенно долгое время — и не смог. Не смог определиться по двум пунктам. Первый. Что произойдет раньше — дам ли я кому-то по башке или сам скончаюсь от кровоизлияния в мозг? Второй. На котором часу общения этот кризис произойдет.

А потом, в другой, свободный от этой пары день подумал и понял, что это же счастливые люди! Им жутко повезло в жизни — отыскать среди миллиардов людей подобного себе непросто, а вот они смогли. И еще они счастливы потому, что берут от жизни все. Даровал им Господь дар речи — вот и пользуются им напропалую.

Как бы то ни было, а все же хотелось, пусть ненадолго, сосредоточенной на движениях поплавка тишины. Получить это оказалось возможным, как только я сообразил приезжать на берег пораньше, еще до рассвета, когда только-только начинает рассеиваться ночная тьма. Когда сквозь теплый дымный туман начинает, серея, проступать лес на той стороне и поплавок на глади вод виден все четче и четче. И в голову лезут нивесть откуда взявшиеся строчки стихов, которых никогда не учил, типа: «Редеет облаков летучая гряда…».

В то утро, о котором хочется рассказать, ни о какой летучей гряде, тем более о редеющей, грезить не приходилось. Округа была затянута сплошным молочным туманом. Поплавок еще можно было разглядеть, но и то, если забрасывать не слишком далеко. Тишина. Впрочем, нет. Щеклея пошла на нерест, и у берега время от времени возникают шумные продолжительные всплески.

И тут, покрывая ликующее зудение комаров, откуда-то слева донеслось:

- Эх, погодка! Погода шепчет: займи да выпей! «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальем!»

И снова тишина. Еще один словоохотливый рыбак? Ну, ладно, пусть сидит там, вдалеке. Лишь бы не пришло ему в голову искать по берегу компаньона.

- Эх, а рыба-то как играет! Вода прямо кипит!.. «Кипит и кружится планета! Над нашей Родиною дым!..»

Стало понятно, что каждую свою мысль он сопровождает песенной иллюстрацией, преимущественно военно-патриотического содержания.

На какое-то время он умолк. Слышалось только шарканье тяжелой обуви по гальке, перемежающееся бормотанием. К сожалению, и то и другое приближалось. Наконец, сквозь туман, кусты шиповника и заросли конопли стала прорисовываться фигура в плаще до пола из пожарного брезента. Из капюшона торчала окладистая, но аккуратно подстриженная серая борода с двумя симметричными седыми полосками. А бормотание оказалось пламенной речью и, вроде бы, с угрозами в мой адрес:

- Я расцениваю это, как преступление. Да-да, не больше и не меньше. Именно преступление! А вы что — против?

- Вы это о чем? — спросил я, прежде чем высказать свою точку зрения.

- Да нет, это я не с вами.

Я оглянулся и посмотрел на его руки. Мобильника в них не было. Амуниции типа «свободные руки», которая иной раз заставляет думать, что кто-то внезапно сошел с ума — тоже. Да и кто будет с ним спорить в такое время? Дед расположился в двух шагах позади и продолжил пафосную полемику. Что он доказывал оппоненту, и кто оппонент я так и не понял — не до того было, начался клев.

- Ого, уже полчетвертого! — вдруг воскликнул он. — Скоро солнышко встанет!.. «Под солнцем Родины мы крепнем год от года. Мы делу Ленина и партии верны!..»

Поплавок легонько поплыл в сторону, стал едва заметно приподниматься — лещевая поклевка! И тут я перестал что-либо видеть. Глаза извергли поток слез, в носу защипало. Подсек наугад — и промазал. Оказывается, старый чревовещатель успел разжечь костерок из принесенных с собой обрывков картонной гофротары. Более едкий дым едва ли встречается в природе. Возмущенный до глубины души, я некорректно перешел на «ты»:

- Елки-палки! Тебе холодно, что ли? На улице 24 градуса!

Дед приподнялся с корточек и его жесткий плащ, расправляясь, угрожающе щелкнул несколько раз.

- А вот вы! — возмущенно ответил он. — Вы-вы, лично вы! Вы совершенно не занимаетесь укреплением берега! И это очевидно любому!

С этими словами он решительно повернулся и скрылся в тумане. Не зная, что возразить, я схватил ведро и с непрошедшей еще злостью шмякнул воду на костер. Дальнейшее происходило в полном соответствии с открытыми еще в средние века законами физики. Костерок был на косогоре. Вода, шлепнувшись на землю, конечно же, загасила костер. Затем, отразившись и прихватив с собой легкие фракции сгоревшей гофротары, хлынула мне на штаны. В кроссовках захлюпало, а штаны выше колен покрылись грязными черными и серыми перьями. Вот и еще одна народная мудрость пришлась ко двору: «На сердитых воду возят».

Позже мне сказали, что это был сумасшедший из соседней деревни. Но тихий.

Да. Почему-то всегда рыбаки остаются страдающей стороной. Может быть, конечно, Бог и наказывает тех, кто им мешает. Если так, то происходит это, скорее всего, позже и где-нибудь в другом месте. Потому рыбаки ощущают себя абсолютно не защищенными от воздействия злобных сил. Хотя, нет, вроде бы, было. Да-да, было…

Было это аж в восьмидесятых годах, когда я мирно ловил карасей на пруду в рязанской деревеньке Зарытки.

Утренний клев прошел. Только время от времени какой-нибудь запоздалый карась подходил в крючку, дергал за леску, словно за цепочку унитаза, и уходил. Мне же уходить не хотелось. Было прекрасное тихое летнее утро. На небе ни облачка.

И тут на берегу появилась семья. Дородный папа лет тридцати, Еще более дородная мама и шпингалет лет пяти-шести.

- Коля, ты посмотри, какая красота! — отец широко повел рукой. — Посмотри, какое синее небо! Какой зеленый лес!

Шпингалет, не вынимая из носа пальца, поворачивал голову вслед за движениями отцовской руки.

- А пруд! Какой замечательный пруд.

С этими словами папаша стал срывать с себя одежды.

- Купаться будет, — с тоской подумал я. — Ну, этот — ладно. Лишь бы мамаша в воду не полезла.

Папаша быстро сплавал саженками туда и обратно, вылез на берег и стал растираться мохнатым полотенцем. Тут появилось еще одно действующее лицо. Деревенский мальчик того же возраста, что и сын. Природное любопытство погнало его на противоположный от дома берег знакомиться с новоприезжими.

- Сдла-а-аствуйте, — протянул он.

- Здравствуй, мальчик! Как тебя зовут?

- Селе-е-еза.

- Ну, вот, Коля, у тебя здесь и друг будет: Сережа…

Тут между детьми завязался разговор, перемежаемый восклицаниями: «А вот у нас, в Москве…». Все стало ясно — москвичи. О, это народ особый! В их сознание навечно врезалась истина, что страна существует для них. А население, живущее за пределами столицы, предназначено для поддержания благоприятной инфраструктуры в тех местах, куда им случится приехать. Скоро истина подтвердилась. Мамаша, наконец, разделась и стала похожа на пузатый никчемный поплавок, которым соблазняют в магазинах детей и начинающих рыболовов. Сходство усугублялось и ярко-красным купальником.

Тут надо пояснить, чем объяснялись мои опасения насчет купания. Дело в том, что пруд этот — совсем небольшой: метров двадцать в ширину и сто — в длину. В том месте, где я сидел, берег круто, на девяносто градусов, поворачивал. Мои удочки были расположены на одном катете воображаемого прямоугольного треугольника, а семейка обосновалась на другом. Конечно же, колина мама не стала забивать себе голову тонкостями этикета. И зашла в воду там, где стояла. И оказалась почти в двух метрах от моих поплавков.

Более смелый духом человек, на моем месте, возможно, возмутился бы. Возможно, он употребил бы для этого самые доходчивые слова. А вот моя гнилая интеллигентность на такой подвиг толкнуть меня не смогла. Единственное, на что я был способен — это постараться выглядеть недружелюбным, словно кактус.

Толстая московская Афродита постояла немного, чтобы привыкнуть к смене температуры, и, присев, окунулась. Пруд тут же вышел из берегов, а поплавки повалило набок возникшим цунами. Когда схлынула вода, она повторила попытку, а затем стала приседать раз за разом. Теперь она стала еще больше напоминать поплавок, за который дергает сошедший с ума гигантский сом. Волны набегали на берег с гулом морского прибоя. Поплавки болтались, как маятник метронома на самой большой скорости. Наконец, она вылезла на берег, с нее стекали струи воды, как с автомобиля-амфибии. Все стихло…

Какая уж тут рыбалка. Я стал помаленьку сматывать удочки, никак не предполагая, что близится минута и моего триумфа.

Божье наказание явилось в лице нескольких коров, которым приспичило утолить жажду. Сопя и помыкивая, они спустились к берегу и стали пить. А одна из них забрела в воду по подмышки и оказалась в точности на том месте, где упражнялась в приседаниях московская Афродита. Челюсти у москвичей отвисли. Но этого было мало. Корова недолго попила, а затем подняла хвост, и в воду с шипением ударила желтая струя толщиной в человеческую руку…

Что было с москвичами, я не уследил, поскольку в тот момент корчился от смеха. Но чуткое сердце деревенского мальчика уловило что-то неладное. Интуиция подсказала ему, что это неладное как-то связано с коровами. И тогда, желая вернуть утраченную идиллию, а заодно и показать новым друзьям, что он умеет управляться даже с крупным рогатым скотом, мальчик схватил валявшийся на берегу прутик, прыгнул, замочив штаны, в воду, подскочил к корове, хлестнул ее по заднице и над затихшим прудом пронеслось:

- Ну, ты, плитисся, посла отсюда…

И указал самый распространенный по российским деревням пункт назначения.

Это было полное фиаско, можно сказать, банкротство. В течение нескольких секунд было потеряно все. Померкла синева неба. Пожухла лесная зелень. Чистый пруд превратился в помойку. Да и новый друг Коли — Селеза, тоже потерян. Чему он может научить? Управлять коровами? Но зачем ему это не самое дефицитное умение, тем более, основанное на своеобразной лексике? Ведь их мальчик может ляпнуть что-нибудь такое и в богемной обстановке…

Так что — вот. Мешать рыбакам — это может дорого обойтись любому. Всем и каждому, без исключения. И если кого-то постигла беда или хотя бы неудача — пусть задумается, а не случалось ли ему когда-нибудь неосторожным кашлем или треском сучка под ногой нарушить благословленную каждым рыбаком тишину на берегу водоема.