Современные тенденции в мировой литературе

От глобализации до сложности и многоголосицы

Тенденция первая: глобализация

Мы говорим «мировая литература», подразумеваем «англо-саксонская». Национальные литературы с каждым годом все туманнее для международных читателей, и мы все меньше представляем, что происходит у поляков, немцев или китайцев. По сути, главным способом заглянуть за эту завесу становится Нобелевская премия, да и та в последнее время подзабыла о необходимости открывать для читателя сирийских адонисов или венгерских краснохоркаи.

Понятно, почему это происходит: мир англо-австрало-канадо-американского романа не просто открыт практически каждому, кто изучал английский в школе, но и измеряем вдоль и поперек. У нас есть списки бестселлеров, рейтинги газет, премии, множество инструментов для выстраивания иерархий, слаженная работа множества институтов. Эту слаженность не сравнить с ситуацией в России, например, где иерархии совсем не так очевидны, даже лауреаты крупнейших премий (и сами эти премии) могут быть оплеваны читателями и критикой. В отличие от нас, «мир» вполне неплохо представляет себе своих героев: между лидерами продаж в Амазоне, бестселлерами «Нью-Йорк Таймс» и разделом «Книги» в газете «Гардиан» вполне можно представить себе, что читает и пишет мир.

Но не только читатели представляют себе англоязычную литературу как весь литературный мир. Писатели тоже вполне отдают себе отчёт, что стали жертвой глобализации. Что теперь им, англоязычным, приходится отдуваться за всех. Мы все реже видим, например, романы про Англию. По сути, главным и лучшим примером в этом году стала «Осень» Али Смит, где роман между 30-летней героиней и 100-летним героем становится метафорой для описания конца английского века, и да, печалей брексита.

Тенденция вторая: Исторические романы

Все больше писателей пытаются говорить на темы, которые волнуют всех. Поэтому современные романы очень редко бывают современны. В девяти случаев из десяти они обращены в прошлое, пытаясь охватить целиком столетия или возвращаясь в болевые точки мировой истории. Опять же, чуть ли не единственным исключением в прошлом году был роман Салмана Рушди «The Golden House» («Золотой дом») — жизнь одной нью-йоркской семьи, компактно уложенная в восьмилетие обамовского правления с призраком Трампа впереди. Но  при этом впечатления он произвел гораздо меньшее, чем второй роман писательницы Арундати Рой, которая двадцать лет спустя «Бога мелочей» выпустила «The Ministry of Utmost Happiness» («Министерство наивысшего счастья»), книгу о расколе Индии, рассказанную от лица гермафродита. Как и в «Осени» Али Смит, да и у Рушди, для Арундати Рой личная история становится важнее политической, и, как минимум, столь же драматична. В этом — эмоциональная сила этих романов, их мастерство.

Тенденция третья: женский взгляд

Еще одна подобная книга об историческом через личное — «Pachinko» («Пачинко») писательницы Мин Джин Ли, рассказывающая через личную историю о притеснениях корейцев в Японии начала 20-го века: героиня беременеет, уезжает в Японию, надеясь, что там ее внебрачного ребенка ждет жизнь без стыда, и личная история героев превращается в увлекательную семейную сагу на историческом фоне. Но попытку пересказа истории через женскую героиню тоже можно считать тенденцией времени — из недавнего можно вспомнить хотя бы «Swing Time» Зэди Смит о жизни двух девочек в свингующем Лондоне, «Manhattan Beach» Дженнифер Иган, придумавшей активную героиню для эпохи Великой депрессии или недавно переведенных на русский «Девочек» Эммы Клайн.

Тенденция четвертая: мультикультурализм и белая вина

И всё же любимой и главной темой «мирового» английского романа становится столкновение культур. Прежде всего — эмигрантов с Америкой. Например, вьетнамец Вьет Танг Гуен, автор «Сочувствующего», главного для многих романа прошлого года, в этом году выпустил «Беженцев» («Refuges»), рассказы о вьетнамцах, оказавшихся в Америке во время вьетнамской войны. Лена Данэм, открывшая собственную редакцию при издательстве Random House, первым делом издала в ней «Sour Heart» Дженни Чанг: книгу о детях китайских эмигрантов: принятии «жертвы» родителей, попытке найти себя в новом странном мире.

Другой важной темой литературы, завоевавшей мир, становится вина — вина белого человека перед всеми остальными. Вспомнить хоть «Подземную железную дорогу» Колсона Уайтхеда, получившую в апреле Пулитцеровскую премию за лучший роман: черная девушка бежит из рабства и обнаруживает, что под землей существует настоящая подземная дорога жизни, с юга на север. В романе «Exit West» Мохсина Хамида описывается бегство влюбленной пары из условной Сирии — и его тоже можно читать как книгу, в которой внешние силы разрушают твой привычный, но чуждый им мир.

Тенденция пятая: сентиментальность

Вообще современный роман — это роман сентиментальный. На примере истории литературы можно проследить, как сменяют друг друга периоды сентиментальности и экспериментальности. То в центре романа становится человек, то общество, а то сам роман, сама литература и ее способы выражения и существования.

Сегодня, несомненно, в центре романа человек. Поэтому, например, сегодня так редки романы о будущем и так часто встречаются романы о прошлом. Писатели занимаются тем, что воссоздают разные условия человеческого существования, и пытаются понять, как ему там жилось. А что он мыслил, чувствовал, переживал? Будущее рассказывает нам об обществе, прошлое говорит о душе.

Тенденция шестая: сложность и многоголосица

Ирония, которая еще недавно была главным достоинством писателя, теперь обязательно приправлена сентиментальностью. Но и здесь находится место для эксперимента. Самые интересные романы последнего года интересны именно подходом, этаким нео-постмодернизмом с чувствами. Это Пол Остер, в своем романе «4, 3, 2, 1» рассказавший четыре альтернативных версии жизни одного еврейского мальчика в Америке. В каждой версии меняется не только жизнь героя, но и политические события на ее фоне. Или «Линкольн в Бардо» Джорджа Сондерса, Букеровская премия 2017 года, где жизнь Авраама Линкольна и смерть его маленького сына перекликается с десятком голосов мертвецов, рассказывающих свои истории.

Но призраки прошлого говорят не только там — если, наконец, обратить взгляд на русскую литературу, то опять услышишь эти голоса, эти эксперименты с формой («Убить Бобрыкина» Александры Николаенко, «Петровы в гриппе и вокруг него» Алексея Сальникова), с историей («Заххок» Владимира Медведева, «Город Брежнев» Шамиля Идиатуллина) и редкие попытки разглядеть за громадой истории частного человека («Голомяное пламя» Дмитрия Новикова, «Учитель Дымов» Сергея Кузнецова).

Автор: Лиза Биргер

Источник: bookscriptor.ru