Литературные премии: за и против

Литературные критики Сергей Морозов и Василий Владимирский: зачем нужны современные русские премии и действительно ли они помогают отбирать хорошие книги.

Сергей Морозов считает, что современные русские премии проигрывают в сравнении с западными аналогами и не справляются со своей функцией — обращать внимание на действительно интересные тексты.

Василий Владимирский, наоборот, премии защищает, по его мнению, без премиального отсева читателю будет еще сложнее ориентироваться в новинках.

Сергей Морозов: Премии, в том виде, в каком они сейчас существуют, не способствуют привлечению внимания к современной отечественной литературе. Они должны выявлять наиболее талантливых авторов или многообещающих дебютантов. У нас не получается ни то, ни другое. Список зарубежных лауреатов — это гарантия качества, как минимум, не ниже среднего. О наших обладателях премий этого не скажешь. Ярлычок «лонг-лист», «шорт-лист», «победитель» на обложке книги в большинстве случаев заставляет предполагать, что текст не слишком высокого уровня. Наши премии зачастую не соответствуют заявленным намерениям «привлечь внимание к серьезной прозе», «отмечать выдающееся произведение, которое важно прочитать именно сейчас», поощрять авторов книг, которые вносят существенный вклад в художественную культуру России. Будем откровенны, многие книги в списках премированных трудно назвать актуальными или значимыми в литературном отношении.

Василий Владимирский: Мне кажется, по меньшей мере странно ставить под сомнение значимость такого явления, как литературные премии. Практика показывает, что в культуре ненужное, лишнее, незначительное отмирает само собой — или трансформируется до неузнаваемости. Литературные премии прошли самую главную проверку: проверку временем. Нобелевская премия по литературе вручается с 1901 года. Гонкуровская — с 1903. Пулитцеровская — с 1918-го. Все живы и вызывают острый интерес читателей по сей день.

Независимые российские премии по понятным причинам моложе: «Русскому Букеру» четверть века, «Национальному бестселлеру» — всего семнадцать лет. Но если учитывать, по каким американским горкам протащило за это время нашу страну и нашу экономику, год тут надо зачитывать как минимум за три. Они прошли потерю спонсоров, разного рода давление, череду скандалов — и уцелели. Более того, в России регулярно появляются новые влиятельные премии, от «Большой книги» и «Ясной Поляны» до «Просветителя». Если «премиальный процесс» идет, если организаторы по сей день не выдохлись — значит, смысл есть, этот процесс кому-то нужен.

Сергей Морозов: Явление может продолжать существовать даже в состоянии дисфункции, если у него есть для этого ресурсы. Вы сами указали на главную причину существования отечественных премий — наличие спонсоров. А так, институт премий обслуживает сам себя. Премии нужны самим премиям. Классическая ситуация, когда явление вместо того, чтобы выполнять заявленную социально значимую функцию занимается поддержанием собственного существования. У нас так работает образование, медицина. Это так. Я думаю, что надо говорить о смысле и назначении премии.

Поэтому процитировал выдержки из тех положений, которыми руководствуются три самых крупных российских премии — «Русский Букер», «Ясная Поляна», «Большая книга». В них заявлена претензия на выполнение неких функций: привлекать внимание общественности, поощрять выдающиеся произведения. Так вот заявленного премии не придерживаются. А тут еще и газета «Известия» пишет неделю назад о том, что по словам Михаила Бутова, премии привносят усредняющий элемент. То есть премиями отмечают не лучшее, а наиболее среднее. Так значит получается? Налицо несоответствие премий тем задачам, которые они сами себе ставят.

Из инструмента развития литературы они превращаются в то, что, напротив, вносит разлад, деморализует как читателей, так и писателей вместе с критиками. Правила заявлены и не выполняются. Цели обозначены, но никто не собирается их достигать. В итоге возникает вопрос: какой смысл играть без правил? Люди отворачиваются от премий, толстых журналов и издательств, которые декларируют одно, а на практике занимаются совершенно иным.

Василий Владимирский: Вот я не уверен, что наши премии эти задачи не выполняют. Давайте попробуем переключиться на конкретику. Если мы откроем библиографию Евгения Водолазкина, например, и посчитаем его тиражи до выдвижения романа «Лавр» на «НацБест» и вручения «Большой книги» и после, мы увидим удивительные вещи. У «Совсем другого времени» тираж 2000 экземпляров, у «Соловьева и Ларионова» первый тираж — 1000 (!!!!) экземпляров. У «Лавра» по последней информации из реакции Шубиной — свяше 60 тысяч. Не считая переводов на другие языки.

Сергей Морозов: Слишком маленькие цифры для того, чтобы можно было говорить о привлечении внимания общественности. И здесь другой вопрос: каков состав этой общественности? И еще вопрос: обладает ли данный текст необходимыми художественными достоинствами?

Василий Владимирский: Да ладно вам, хорошие цифры: первый тираж «Лавра» — 2000 экз., суммарный — свыше 60 тысяч, итого 300% прирост. С практической точки зрения, на мой взгляд, российские литературные премии в последние годы работают все лучше и лучше. Прекрасно помню, как в нулевых издатели жаловались, что весь этот «текущий литературный процесс» не влияет на продажи. Пожалуйста: на фоне обвального обвала тиражей — научились наконец использовать этот фактор. Для культуртреггеров, которые стараются привлечь читателей к маргинальным направлениям, малозаметным текстам — премии вообще палочка-выручалочка. Вспомним феномен Кочергина, известного совсем другими, не литературными достижениями. Сколько раз его допечатывали и переиздавали после «НацБеста»? А до того? То-то же...

Сергей Морозов: Если сопоставить 60 тысяч с цифрой 100 миллионов (округленно взрослое население страны), то цифры большими не покажутся. Это даже не вся интеллигенция столицы. Опять же, здесь иллюстрация перевернутой с ног на голову ситуации: не известная, популярная и признанная книга оценивается в сравнении с другими такими же, а сама премия становится элементом издательской раскрутки. То есть вы привязываете премии к издательскому бизнесу. Литература, как говорится, здесь и не ночевала. И действительно, создается впечатление, что премиальный процесс — это такие гонки между издательствами за почетную грамоту и сузившийся до предела рынок. Где здесь «большая, серьезная литература», о которой нам так часто говорят?

Василий Владимирский: Понятно, что десять лет назад, когда издатели ориентировались на миллионные тиражи Бушкова, такой вот рост продаж мало что давал. Но сейчас мы живем в немного другой ситуации, с другой структурой книгопотребления. И на эти результаты как-то с иронией посмотреть не получается. Смотрите, что произошло с научно-популярной литературой после появления премии «Просветитель»: о книгах, на которые обращали внимание только фрики и гики, стали писать высокотиражные СМИ, о них стали говорить на крупных телеканалах, авторы сделались медиазвездами. Спасибо Зимину с его грамотной политикой — и спасибо книжной премии «Просветитель» не в последнюю очередь!

Сергей Морозов: Ну, то есть вы продолжаете гнуть издательскую линию. Впарить как можно больше книжек, безотносительно к их реальной значимости. Если говорить о премии «Просветитель», то список там оставляет желать лучшего, как и в других премиях.

Василий Владимирский: Ну почему же обязательно издательскую? Для читателей премии тоже безумно удобная штука. Помогают сформировать список чтения, сориентироваться в десятках тысяч названий. А про высокую и не высокую литературу давайте поговорим лет через двести, когда время все расставит по своим местам.

Сергей Морозов: Читателей ориентируют в списках названий, так было бы сказать вернее. Ведь номинаторами выступают сами издатели и лица, так или иначе с ними связанные. Для того, чтобы ориентироваться, существуют сайты и блоги о книгах и литературе.

Василий Владимирский: У разных премий организовано по-разному. Где-то, как у премии «Новые горизонты», например, выдвижением занимаются эксперты, критики и журналисты, не имеющие никакого отношения к издательствам. И в любом случае на пути к шорт-листу эти списки проходят через сито экспертного голосования.

Сергей Морозов: О «Новых горизонтах разговор» отдельный. На мой взгляд, там тоже не все в порядке с выполнением заявленных правил. Ну вот что там, к примеру, делает роман Сергея Кузнецова «Калейдоскоп»? Другого объяснения как то, что он понравился членам экспертной комиссии, не нахожу.

Василий Владимирский: «Калейдоскоп» вполне соотвествует заявленным правилам: расширяет общепринятое представление о фантастике. Если бы Кафка сегодня написал «Замок», тот бы тоже, не поверите, вошел в номинационный список «Новых горизонтов». Именно потому, что одна из задач премии — показать: фантастика не только «про баронов и драконов» или «про любимый лунный трактор».

Возвращаясь к конкретике: узнал бы широкий круг читателей о существовании книги «Зулейха открывает глаза» дебютантки Гузель Яхиной, если бы не «Большая книга» и «Ясная Поляна»? Или «Гумилев, сын Гумилева» Сергея Белякова — три переиздания у книги нон-фикшн не самого раскрученного, мягко говоря, автора. И так далее. Влияние на тиражи несомненное. Хотя «Лавр», конечно, наиболее показателен.

Сергей Морозов: Нет, представлениям о фантастике «Калейдоскоп» не соответствует. А вот желаниям отметить «несправедливо обойденный роман», наверное, да. Гузель Яхина — это попытка выдать пример дебютанта в «Год Литературы». Я не раз говорил, «Дети Арбата» и «Белые одежды» уделывают ее одной левой. А ведь и то, и другое — не шедевры словесности. Но вы опять о тиражах и тиражах произведений не самого высокого пошиба.

Василий Владимирский: Чьему представлению, Сергей? Это был тонкий сарказм, да. Вообще, я так понимаю, что главная суть ваших претензий к премиям: дают «плохим» текстам, а не «хорошим». Но это во-первых чистой воды субъективизм — хотя ту же «Зулейху», при всем уважении, я бы по доброй воле читать не стал. А, во-вторых, премии — реальное отражение «текущего литературного процесса». Мнение конкретных людей, конкретных групп экспертов, с которыми можно соглашаться, а можно и не. Ну так потому премий и должно быть много и разных.

Сергей Морозов: Ну так вот большинство населения и не соглашается с этим мнением, равно, как и те, кто пишет о литературе и книгах. И я говорю не о том, что премии надо закрыть, это Галина Юзефович как-то высказывала пожелание оставить одну премию в России. Меня интересует суть, содержание. Вообще, это ужасно, что премии подминаются под издательства. Я никак не мог понять, зачем «Росмэн» затевал «Новую детскую книгу» в первый раз, если он мог просто издать Наталью Щербу, без всего этого цирка с конями. Вообще эта подмена обычной работы издательства премиальным процессом — одно большое извращение. Авторы толпой валят в премии, а их могли бы просто общим порядком принимать в издательствах.

Василий Владимирский: Какое большинство? Кто и где их опрашивал? Не, ну понятно: «есть два мнения, мое и неправильное». С пониманием. Но вот попробуйте абстрагироваться, поставить себя на место, не знаю, писателя. Премия — это не только +500 к тиражу (экземпляров, не тысяч рублей) но и внимание прессы, и рост интереса читателей. Не только к конкретному произведению, но и к творчеству в целом. На место, повторюсь, культуртрегера: премия привлекает внимание к направлению, к теме, жанру. Все это плюсы, не минусы. А внутренних издательских премий, кроме «Новой детской книги», честно говоря, и не упомню. Или это вы о заговоре мировой закулисы, простите за невежество?

Сергей Морозов: Вы назвали выше критическое число читателей — 60 тысяч. А особого внимания нет. Ну кто помнит Букшу с ее «Заводом «Свобода»? Ну да попиарили. Еще и не под тем соусом. Но сильно никуда это не пошло. Кто вспомнит Ремизова «Воля Вольная»? В этом году он выставил «Искушение», и над этим даже в жюри удивлялись. Женский роман. Внимание получает тот, кто должен получить внимание. С Гузелью Яхиной наравне премию «Ясная Поляна» получил Валерий Былинский. И я его только один раз видел по «Культуре». Вот и все внимание. То есть вот два лауреата — две судьбы. Премии — это шум, инфоповод, издательский бизнес, то есть процесс, который элементарно замкнут на самое себя. И здесь нет никакой конспирологии. Люди живут.

Василий Владимирский: Один раз по «Культуре» — это как раз плюс те самые 500 экземпляров. Уже неплохо для некоммерческой литературы. Ну и потом — процесс и есть процесс. Все работает в комплексе: издатели, премии, книжные журналисты, книготорговля, читатель. Всем им премии идут только на пользу. Для журналиста это действительно источник инфоповодов. Для писателя — мотивация работать не только ради прямолинейно понимаемого коммерческого успеха: «Русская моча против скальпеля врача» и ПДД — эти всенародные бестселлеры никакой «Лавр» не перебьет. Для читателя, как я уже сказал — какой-никакой ориентир. И так далее. Да, не всегда премия в состоянии кардинально переломить ситуацию. Но кто страдает от того, что в России вручаются литературные премии?

Сергей Морозов: Страдают все: издатели, писатели, критики, журналисты, читатели. «Это невозможно читать» — говорит простой читатель. «Это нечитабельно» — говорит Дмитрий Быков. Между «Мочой» и условным «Лавром» с эстетической точки зрения разница невелика. Тиражи растут у отдельных авторов +500 экземпляров, авторитет падает, процветает застой. В прошлом году только ленивый не писал о том, что «знакомые все лица».

Василий Владимирский: По-моему, безусловный «Лавр» — книга, близкая к гениальности. В отличие от «Авиатора». Но это тоже исключительно по-моему. И тут мы выходим на еще один аспект этой проблемы: премии создают общее инфополе. Не они одни, конечно: популярные журналисты, такие как Галина Юзефович или Данилкин, делают для этого не меньше. Но благодаря премиям формируется костяк литературы, которую читают более-менее все читающие люди России. Без той же «Большой книги» каждый сидел бы в своем уголке, читал кто Рильке, кто Бушкова, а так — нам есть о чем поговорить, о чем поспорить. Общий язык, общий базис. Отлично же!

Сергей Морозов: Понимаете, любителей «Лавра» узкая группа. И есть люди, которые сознательно дистанцируются от общности вокруг Анны Козловой, или Петра Алешковского (много в прошлом году написали по поводу такой повестки). Знает о премиях не так много людей. Костяк литературы формируется нормальной работой всего мехнизма. Издатели принимают и читают рукописи, премии отбирают лучшее и знакомое уже читателям, те болеют за своих любимцев, а критики и журналисты все это описывают к удовольствию широкой публики. Но у нас такого нет. В маленьком водоеме сами с собой играют представители литературной общественности, ну и те, кто еще почему-то интересуется этими играми.

Василий Владимирский: Мне кажется, вы смешиваете несколько процессов. Читателей в целом становится меньше, люди, которые читают художественные тексты или сложный нон-фикшн — это уже довольно узкая группа. Плюс понятная атомизация читательской аудитории. Но без премий было бы еще хуже. Если говорить про эстетику, то постоянно появляются удивительные люди, которые ставят под сомнение эстетическую ценность книг Толстого, Достоевского, Булгакова М.А., Ахматовой — да любого классического произведения. Иногда довольно убедительно и аргументированно, как Святослав Логинов в прогремевшем эссе «Графы и графоманы». Эти мнения неоспариваемы и недоказуемы в принципе. Имеют право. Но когда мы говорим «Толстой» — мы вспоминаем в первую очередь Льва Николаевича, а не автора «Аэлиты» или «Князя Серебряного». Ту же функцию играют премии: создают максимально узнаваемый бренд, извините за терминологию из области маркетинга.

Сергей Морозов: Наши премии — это плохой бренд. Я с этого начал. А плохой, это даже хуже, чем никакого. То есть сознательно сами себя позорим. Что касается атомизации аудитории. Да не было бы проблемы, если бы эти премии не позиционировали себя как общенациональные, Вы тоже этим занимаетесь. Но ведь здесь явное противоречие, и на него обратил внимание Кирилл Кобрин в своих недавних тезисах на «Гефтере» — между старинными «имперскими» претензиями и совершенно частным характером явления. Если бы премия называлась «Лучшему автору издательства АСТ» или «Поэту-турбовинталисту» (это я из головы выдумал), или за «Лучшее произведение о дружбе», то и спорить бы было не о чем. Сидите и присуждайте, деньги ваши, книжки тоже, и читайте их сами.

Василий Владимирский: Премии хороши как инструмент продвижения новых смыслов, внедрения в сознание — пускай не массовое, но сознание читающих людей — новых концепций, новых смыслов. Премии необходимы для создания общего языка, на котором мы с вами можем говорить. С антропологической точки зрения — очень полезная штука. Не всегда они срабатывают так, как нам бы хотелось, но это тоже составляющая часть игры: начиная партию, ты должен понимать, что имеешь шанс проиграть.

Сергей Морозов: «Зимняя дорога», «Обитель», «Крепость» — ну какие там смыслы? У нас вообще со смыслами плохо. Куда там до новых. Премии в нынешнем виде голосуют за старую бессмыслицу. И по форме, и по содержанию. И в тексте, и в организации, скажем так, широко, литературного дела. И проблема как раз в экспертном сообществе, стоящем за премиальным процессом, и в эстетическом, а также ценностном, нравственном посыле, которым они руководствуются.

Источник: rara-rara.ru