Как живет профессиональный писатель сегодня и с какими трудностями невзаимной любви к литературе он сталкивается

Прозаик и публицист Георгий Панкратов рассуждает об устройстве современной литературной среды, писательстве как профессии, функции литературных премий и сообществ, показывая, как все это связано с главным для любого автора — с писательской болью, которую важно не потерять по пути.

Те, для кого литература — забава, имеют все.

Чем дольше занимаешься писательством, тем чаще наблюдаешь торжество людей, которые относятся к нему как к увлечению, приятной забаве и минутной слабости. Либо — другой вариант — как к побочному проекту основной деятельности и как к средству для пиара — причем не себя как писателя, а просто себя. «Писатель» идет через запятую в резюме многих публичных персон, будь они популярны по всей стране или «широко известны в узких кругах». Причем идет писательство не в начале или конце списка занятий, что акцентировало бы на нем внимание, а между делом, посередине. Так же, между делом, литературный мир сдается этим людям, в жизни которых литературы не было вчера и которых не будет в ней завтра, и отвечает сухими отказами тем, для кого нет ничего важнее писательства.

Современный литературный процесс — он вроде тех девушек, о которых писал Пушкин, любящих, чтобы к ним относились пренебрежительно, и безразличных к тем, кто годами добивается их расположения.

Литература как профессия

Писатель — пожалуй, единственная профессия, которая не дает возможности заработать даже на working place. Стол и стул, стены вокруг, да возможность работать — лучшая награда для писателя, напоминал Михаил Елизаров в год получения «Букера». Но такая награда сегодня возможна только в случае получения другой, материально ощутимой. (Хотя в истории встречались и иные варианты. «Если я что-нибудь значу в русской литературе, то этим я целиком обязан Петербургскому Охранному Отделению: в 1911 году оно выслало меня из Петербурга, и я года два очень безлюдно жил в Лахте. Там от белой зимней тишины и зеленой летней — я написал „Уездное“» — сообщал в «Автобиографии» Евгений Замятин. Невольно думаешь: отправил бы кто в подобную ссылку — конечно, не по политическим причинам — чтобы писать «от белой и зеленой тишины». Кому-то за долгие годы литературного опыта не удается написать ни строчки «от тишины», а когда, наконец, долгожданная тишина наступает, выясняется, что наступает она сразу и везде. К этому времени все строчки давно уходят).

При этом в мясорубку литературного процесса затягивает всех, и валится из нее фарш в таз безвременья. Писателем может быть кто угодно: и рабочий, и технический специалист, и артист, и летчик, и водитель, и государственный служащий, и вышибала долгов — даже у маньяка может выйти книжка. Но всем им предстоит соревноваться друг с другом и всех их будет субъективно оценивать группа лиц — жюри выживших премий, горстка литературных критиков, книжные обозреватели и редакторы всех двух издательств большой страны. Поэтому остаться в литературе с теми же целями и с тем же запалом, с которыми когда-то стремился в нее, после прохождения мясорубки удается немногим.

Люди разных профессий, которые не обучались литературе и большую часть жизни не помышляли о ней, внезапно начинают писать — так называемые «писатели одной книги» — всегда имеют больше шансов на успех. Хуже складывается судьба у тех, кто, кроме составления предложений из слов, ничего не умеет — ведь за одно то, что ты писатель, никто тебя не полюбит. Впереди - только одно: жизнь на бессмысленных работах. И если эти работы связаны со словами — они становятся пыткой: ведь складывать слова приходится во «вкусные» и «продающие» тексты да комментарии других людей, добившихся чего-то и влияющих на мир. А складываются-то они только в такие тексты, которые и сами ничего не продают, и никому не продаются. О том, чтобы они на что-то повлияли, не приходится и говорить. «Тогда зачем этим заниматься?» — вот вопрос, который непрерывно сопровождает любое не-писательское дело, свербит в голове с утра до ночи, воспаляя сознание, как загноившийся канал пробуждает зубную боль. И оно зудит, чешется, но избавиться от воспаления не так-то уж и просто, и вырвать с корнем нечего, потому что и корня нет — ты сам корень.

Время, отмеренное тебе, сгорает, и некогда совершенствоваться, некогда экспериментировать, годы уходят на то, что требует максимум месяца плотной работы. А если негде жить, и главные заботы — коммуналка и еда, плюс ежемесячный платеж за съемную квартиру, на которые едва хватает денег? При этом изданные, порою и в крупных издательствах, книги, журнальные публикации, — то, что в других творческих сферах именовалось бы портфолио, — может никак не влиять на ситуацию: вроде написано много, и публикуют, а никто тебя не знает, не обсуждает, не замечает в упор. Даже в рецензиях на новые журналы упоминают только среди «и др.». Сенчин в интервью, которое я услышал пару лет назад, рассказывал о писателях, которые сходили с ума — и книжка выходила, и не одна, а никто не хотел замечать! Юзефович пугал, что «тот, кто по каким-то причинам не получил свое вовремя», вряд ли получит его потом. И если сопьется — это еще относительно счастливый исход.

Шутка «Вы писатель? А кем работаете?» хороша именно тем, что это шутка. А также тем, что она когда-нибудь кончится — и это «когда-нибудь» мотивирует. Но что, если не кончается? Наступает отчаяние. Не успеешь оглянуться, а жизнь уже надо спасать: а то заигрался, замечтался! Однако, вдохнув воздух писательства (или отравившись его ядом: смысл один, формулировка — дело вкуса), ты уже не хочешь возвращаться. И вперед не получается, и назад никак.

«Слишком серьезное» отношение к делу порой встречает неприятие даже в литературной среде. Более того, акцент на писательстве в жизни, позиционирование себя как писателя (разумеется, я говорю о начинающих, не успевших заработать себе имя) — считается бессмысленным и в некоторой степени нелепым. «Да, мы, конечно, все писатели, — признает все большее их количество, — но вроде как в свободное время». Не-писатели и вовсе убеждены, что это занятие не приносит пользы, а значит, и считать его родом человеческой деятельности нельзя — только зависимостью в одном ряду с наркоманией и игроманией.

Что касается меня, я выпустил две книги и знаю, что они худо-бедно, но продавались. Люди читали их, оставляли отзывы, писали и разговаривали со мной. Я принес им пользу — скрасил досуг, сподвиг на размышления, породил эмоции. От моей работы была польза — пусть и небольшая, учитывая отведенное мне место в писательском рейтинге возле нуля и скромность тиражей. Однако побольше, чем от некоторых «нормальных» работ, которые выполняются ради необходимости выживать. Так почему я не могу считать мое занятие работой, не могу жить за счет нее, не могу, в конце концов, гордиться ею?

Почему зарабатывать на писательстве, сконцентрировать на нем все внимание жизни считается как бы неправильным? Почему эта ситуация всех устраивает настолько, что многим писателям кажется гиблым делом думать об этом? Писатель должен декларировать великие цели, произносить манифесты, шуметь и громыхать, не давая забыть о себе ни на секунду, но мало кто стремится просто жить и работать: это не интересно или не находит отклика, не встречает понимания.

Любопытно и показательно отношение писателей к своему профессиональному празднику, который приходится в нашей стране на 3 марта. Разумеется, само наступление этой даты ни к чему не обязывает, эта дата скорее тихая — хорошо, приятно, что она есть. Но писательская среда единодушно отвергает праздник. В саму дату или несколькими днями позже каждый считает своим долгом написать, чтобы ненароком не заподозрили: «Я не праздную», «Мы не отмечаем», «Среди моих знакомых нет никого, кто отмечал бы». Никого не поздравляя, писатель демонстративно оскорбляется, если вдруг поздравляют его. Со стороны это изумляет: в других сферах деятельности все с уважением относятся к своим профессиональным праздникам, и только писатель демонстрирует не безразличие даже, а пренебрежение.

Петр Петрович и вкусовщина

Единственная надежда почувствовать себя востребованным (читай: живым, существующим) — премии. Список чудес, на которые можно надеяться, не так уж велик: ридеры допустят до основного жюри, основное жюри заметит, звезды на небе сложатся, литературный бог благословит. Однако участие в премиях имеет обратную сторону. Когда уверен, что говоришь о самых важных вещах, что писал сердцем, разорванным на клочки, а условный Петр Петрович из жюри считает, что любовно-алкогольные похождения сноба или мытарства скучающей барышни из одной пустоты в другую — более существенный вклад в литературу, и прав Петр Петрович, и в вечность золотыми буквами вписываются барышня и сноб. Пережить это болеющему за свое произведение писателю непросто.

На турнире по футболу весь мир способен оценить очевидное мастерство футболиста, или, напротив, победу средних игроков, — они уступают многим, но так стараются, играют на таком пределе, что буквально выцарапывают победу. Соревнование литературное сводится к тому, что рядовой участник просто ждет — понравится он или нет определенному лицу или определенной узкой группе лиц. Для победы в премиальном соревновании он не может сделать ровным счетом ничего. Там, где в спорте — объективная оценка, в литпроцессе — вкусовщина. Одного и того же писателя (если он более или менее известен) регулярно называют гением и графоманом. Бросаться словами, выбирать крайние формы оценки — в порядке вещей; хочется ведь необычного, исключительного, да так, чтобы из года в год! Причем зачастую и сам писатель весьма авторитетен, и обе оценки транслируются авторитетными людьми, которые в иных ситуациях подвергаются такой же противоречивой оценке, но уже со стороны третьих (десятых, двадцатых) авторитетов. Диапазон оспаривания любого достижения в литературном мире бесконечен, признаваемых безоговорочно — нет и не может быть. Однако победители есть всегда, и всегда же есть проигравшие.

Что приветствуется нынешними премиями? Крупная форма на историческом материале, иными словами, осмысление прошлого, но не всего подряд, а лишь того, на мутной поверхности которого отчетливо проступает повестка дня. Также востребована игра, ироничность, моделирование чудаковатых мирков, в которых существуют придуманные персонажи. Все это должно забавлять.

А вот серьезного разговора о повседневности без уклона в сиюминутное, о вопросах жизни и смерти, о существовании человека в мире и нашей стране в современной премиальной прозе не хватает. 

Когда я учился в школе и зачитывался любимыми на тот период жизни авторами — Достоевским, Андреевым — то никогда не думал: а какую премию получил этот писатель? До какого листа доходил в таком-то сезоне другой? Этот вопрос мне и в голову не мог прийти. Но вот поди ж ты, висят над классной доской их портреты, пишут по ним сочинения, изучают жизнь.

А у современного писателя, кроме этих листов, ничего-то и нет. Премиальный процесс выманивает автора из его внутреннего мира, как улитку из раковины, и подчиняет законам мира внешнего, то возвышая, то швыряя оземь. Между тем, парадоксальным образом премии становятся броней, пускай и недолговечной, временной; каждое премиальное достижение — панцирь на голом теле, защищающий от готового растерзать литературного мира (диплом, занятое место) и готового затоптать внешнего (финансовая составляющая и, пусть и шаткая, социализация в литературном сообществе). Нечто похожее происходило в детской игре «Танки» на игровой приставке Dandy — за определенные успехи в игре вокруг танка образовывался пузырь, который секунд на десять делал танк неуязвимым.

Писательская биография: «отличность» vs. «обычность»

В рассуждениях критиков и прочих людей, причастных к оценке писательского труда, принято говорить об «особом пути» писателя. О том, что необходима биография, которая идет впереди текстов и без которой писатель неполноценен, не интересен. Взгляд на него как на обычного человека, который зарабатывает, занимаясь делом (ремеслом), и обеспечивает себя, пускай и без излишеств, — у нас не приживается и во многом отторгается самими писателями. Жизнь писателя, его поведение, его высказывания по каким-то вопросам, его отношения с противоположным полом и другими писателями, его участие или неучастие в бессмысленных процессах, то ли имеющих, то ли не имеющих отношение к литературе — любой производимый им шум — интересует куда больше, чем собственно тексты. При том что в реальности биография талантливого человека, как и любого другого, может быть весьма скудна.

В литературе для многих важны внешние эффекты, а не сам конечный продукт. Требуется яркая демонстративная отличность, непрерывная движуха, калейдоскоп действий и слов по любому поводу.

Требования к писателю, хоть и негласные, не прописанные — слава богу — пока ни в каких положениях, но важные для жюри, издателей и в меньшей степени журнальных редакторов, теперь предъявляются те же, что и в любых других корпорациях: «проактивная» жизненная позиция, коммуникабельность, многозадачность, эффективность, энергичность, «позитивный взгляд на жизнь», фото в анкете, селфи, профили в соцсетях. Хорош писатель, предпочитающий тусовки, выходки, интрижки, любовные похождения, высший шик — если он эмигрант или хотя бы гражданин соседних государств, в особенности одного, с некоторых пор нам особенно близкого. Хорош и свой, исконный — откуда-нибудь из глубокой деревни, или с завода, или вовсе «наивный», не образованный. И независимо от происхождения — хорош надменный, хорош пафосный, хорош наглый. Плох обычный.

Далеко не всегда это означает, что человеку для достижения определенных целей необходимо надеть какую-то маску, нет — человеку нужно уже бытьтаким, чтобы при определенных обстоятельствах он настоящий мог быть принят за маску.

Такое смещение акцентов порождает повышенное внимание к постоянным манифестам, воззваниям, объединениям, образованиям, течениям и т.д. и заставляет искать и воспроизводить в писательской среде борьбу, спор и претензии на лидерство. Если ты писатель, претендующий на какое-то место в рейтинге, — ты должен быть с кем-то, должен быть против кого-то, за что-то, против чего-то. Ты должен быть кем угодно, только не обычным человеком с самой обычной судьбой, обычной жизнью и обычными развлечениями.

Те же премии, какими бы ни были они сами и наше отношение к ним — это все-таки не биография. С позиции истины, настоящая биография писателя — это его публикации: книги, сборники, журналы. Они же — личная характеристика, если хотите, рекомендация с места работы. Ничто другое не должно иметь значения. Все, что нужно знать об авторе — на страницах его рассказов, романов, повестей. Вся другая информация может быть плохой, хорошей, интересной или нет. Но это не важно. Важно только то, что она лишняя.

Настоящая писательская биография — это не постоянное «оказался в нужное время в нужном месте», это весь его опыт писательства. Не «начал писать с такого-то года, прервался в другом и возобновил в третьем». Опыт писательства — он ведь начинается с рождения. И если автор говорит, что начал работать над книгой с определенного года, даты — это ерунда. Писатель с рождения начинает работать над любой своей книгой. Но биография писателя — это все-таки не вся жизнь, это опыт именно писательства, опыт осмысления жизни как текста. Этот опыт может длиться десятилетиями, прежде чем автор напишет что-то стоящее, или вовсе хоть что-то напишет. Иными словами, опыт писательства — это жизнь, настроенная на литературную волну, или писательская боль, что, в общем, то же самое. Писательская боль — не настроение, не «особый путь», а состояние-константа, даже если сам писатель весел и у него все хорошо. Здесь не идет речь о чем-то особенном. Сердце — рабочий инструмент писателя, писательская боль — объективное рабочее состояние.

Я убежден, что для писателя — не с точки зрения успеха в современном литпроцессе, а с точки зрения результата труда — хорошо быть дистанцированным от реальности в ее ненужных, наносных проявлениях. Они полезны, когда сами живут в текстах, но не когда писатель начинает жить ими, в них. Для писателя хорошо влиять на реальность, а не поддаваться ее влиянию. Важно уметь отказываться от сиюминутного, чего он, возможно, не сделал бы, не будучи писателем, и важно пользоваться этим умением — просто для того, чтобы не отказало в нужный момент главное. Там, где другие выкручивают ручки скорости по максимуму, выжимают до предела жизнь, писатель должен суметь заставить этот мир замереть, а себя — увидеть мир замершим (ведь он в реальности, конечно же, не замирает). Пройтись по пустому городу, услышать его тишину, принять ее, вжиться в нее, чтобы тело трясло, будто бьет током. Остановить, остановиться и осмыслить — вот задача писателя.

Что писал бы в фейсбуке Пушкин?

Нет более точного воплощения сиюминутного в современном мире, чем социальные сети. Присутствие и проявление любой активности в них — вот, казалось бы, маркер обывательства, к которому в современном писательском мире принято относиться с неприязнью. Однако здесь оно таковым не воспринимается. Строчить в фейсбук считается прогрессивным и даже в чем-то обязательным поведением. Любой писатель «из обоймы» считает хорошим тоном вести фейсбук, а те, кто вне этой сети, — зачастую оказываются и вне литературного процесса в целом. И порою именно по этой причине. То, что глубина писательских публикаций в фейсбуке не выдерживает сравнения с их книгами и вообще находится в лучшем случае на уровне журналистско-блогерских стандартов качества — не имеет значения. Редакторы, критики, издатели; благодарные, пускай и странноватые читатели — все они здесь же, в той же самой ленте. И у них — все то же самое.

Пошлость демонстрируют и сами владельцы аккаунтов, и бесконечные их поддакиватели, которых вроде никто не просил, но которые создают удручающее впечатление своими восторженными комплиментиками, смайликами и картинками после каждого вздоха Большого Писателя. Так становится стыдно и за самого писателя, и за людей, и за то, что родился на свет божий.

Зависимые от соцсетей участники литпроцесса часто утверждают: многие великие писатели прошлого вели дневники и активную переписку по почте, даже сам Александр Сергеевич Пушкин. А фейсбук — это якобы современный аналог тех дневников. Я читал дневники Пушкина и признаю, что они органично смотрелись бы в фейсбуке, но даже в страшных снах не хочу представить себе весь мусор, который вывалился бы на них в «комментах».

Но важно даже не это. Бесконечное писание в соцсети, листание лент и ритуальное проставление «лайков» — это прежде всего растрата. Бесполезная растрата энергии, которая так необходима писателю в его главном деле. Запись в фейсбуке — продукт, который ненадолго задерживается в мире (о вечности и говорить не стоит). Его не потрогать руками, не прочувствовать, не прожить; насладиться им — и то не успеть! Он исчезает раньше, чем успевает появиться. Вода «постов» и «комментов» подтачивает глыбу книг — а значит, самого писателя. Его — это страшное слово — биографию.

Разумеется, в том же фейсбуке немало умных, глубоко мыслящих людей — и тем обиднее, что они все больше растрачивают себя попусту. Ведь любое высказывание, которое произносит писатель, должно быть взвешенным, продуманным, должно иметь смысл, бить в цель. Конечно, здесь встречаются и не совсем типичные для писателей (а значит, раскрывающие их с неожиданной стороны) откровения в духе «поел — поспал — куда-то съездил», но в основном задача каждого, кто хотя бы что-то пишет в фейсбуке, одна: кусать. Именно это мастерство интеллектуалы данной сети почитают одним из главных. В фильме Марлена Хуциева «Застава Ильича» человек двадцати трех лет приходит к выводу: «Острят тогда, когда говорить не о чем». В двадцать три года (!) герой фильма приходит к этому заключению, в нашем же, современном фейсбуке все до глубокой старости убеждены, что острота — высшее качество личности.

В социальных сетях создаются и воспроизводятся, не отличимые друг от друга литературные сообщества, в которых так весело, смешно и бессмысленно: «Литературный мир», «Литературный кайф», «Литературная беседка», «Литературный уголок», «Писатели», «Писатели. Поэты», «Поэты и писатели», «Настоящий писатель», «Начинающие писатели», «Мысли писателя», «Литкульт», «Пролиткульт»... Одинаковые, однообразные шутки, посредственные тесты, котики и Достоевский, стихи со стоковыми фотографиями природы, уравненные как в правах и авторитетности, так и в обоснованности своего появления по соседству. Котики постятся во имя спасения русской литературы, поддержания интереса к чтению — и никак иначе.

Изначально правильный посыл «читать модно» приобретает абсурдный итог. В стремлении сделать чтение (а также писательство и вообще все, что связано с литературой) именно модным занятием и упаковать его в соответствующую обложку, придав все той же «современности», «молодежности», «проактивности», из него многое выхолащивается, многое остается за скобками или намеренно ликвидируется, отсекается. Книга, часто упрощенная до цитаты, становится в один ряд с упомянутыми котиками, мимимишными картинками, мотиваторами и прочими радостями нашего времени — и далеко не только сообщества молодых писателей этим грешат: достаточно посмотреть группы в соцсетях крупнейших издательств, их стратегии по отбору и продвижению книг, то, как позиционируются и продвигаются некоторые премиальные мероприятия. В этой системе книга — нечто вроде жвачки для ума: она должна быть не слишком мятной, не слишком пресной, с низким содержанием сахара, но при этом сладкой, да и сам автор должен быть ей под стать.

Хранить свой осколок

Участие во всем вышеперечисленном — право тех, кто участвует, к тому же для многих оно вынужденное. Но по моему убеждению (а данный материал, безусловно, глубоко субъективен), все это противно природе писательства. Сейчас литературный процесс пытается откреститься от писательской боли, транслируя мысль, что писатели — это счастливые люди, которые желают друг другу добра и успеха. Так ли обстоят дела на самом деле? Оставим этот вопрос открытым.

В сериале «Черное зеркало» есть эпизод, где главный герой на условном шоу—кастинге вроде нашего «Голоса» намеревался перерезать себе горло куском острого стекла. Его выступление произвело неожиданный эффект — стекло у горла стало, как теперь говорят, мемом, а сам он — ведущим другого, не менее популярного шоу. Жизнь круто изменилась и на память об отправной точке этих изменений главный герой бережно хранил тот самый осколок и регулярно его протирал. Так наглядно показано, что в основе успеха обязательно лежит боль. Иногда она явная, иногда — тайная. Но ее редко удается избежать.

Писательская боль требует от человека сделать что-то по-настоящему важное, и только если это получается, ослабляет свою хватку. И это что-то нужно делать вопреки всему, не принимая чьих-то установок и не идя на компромиссы. Не хвастаюсь, а просто констатирую: я всегда делал в литературе только то, что хотел и только так, как хотел, — это единственная сфера, где такое вообще возможно; иначе в писательстве просто нет никакого смысла. Писательство — последняя позиция, которую нельзя сдавать жизни. Особенно если другие, по сути, уже сданы. Нельзя отдавать свое главное сиюминутному, нельзя отдавать его тем, для кого оно лишь забава.

Ну нельзя, как говорит Гришковец своей незабываемой интонацией, понимаете, ребята, ну нельзя.

Тот, кто живет писательством и чувствует писательскую боль, вряд ли поймет того, кто использует литературу, чтобы «пристроить» сиюминутное или словить fun, повеселиться. Литературный процесс сегодня не просто не видит различий, а отдает предпочтение вторым. Тусовочность, «корпоративность» и «креативность» предпочтительнее. Популярная и всеми уважаемая критик, подводя итоги некоего мероприятия, говорит: «И все же, главное не это — главное, что клево тусанули». Но разве же литература — это «клево тусанули»? Нет, она была и остается последним способом убежать от «клево тусанули» — не как приятного времяпрепровождения, а как способа взаимодействия с жизнью.

Писателю сегодня нужно всеми силами хранить себя, а не пытаться любым способом стать своим, прикрываясь масками мира. Наблюдая происходящее в литературе со стороны и видя результат писательских трудов, который ему предлагают, все остальное общество только укрепляется в своем отношении к писательству как к увлечению, забавной блажи. К чему-то, чем нужно заниматься «между делом», а точнее — между другими, правильными делами.

Хотя у человека, который родился с писательской болью в сердце, никаких других дел, в общем-то, и нет.

Рисунок: источник

Источник: discours.io