Александра Маринина о Незнайке, мужественности Хемингуэя и учебнике криминологии

16 июня Александре Марининой, подполковнику милиции и популярному автору детективных романов, исполняется шестьдесят лет. В честь этого события «Горький» побеседовал с ней о книгах и чтении: обсудили детские книжные впечатления, русскую классику и увлекательность криминологической литературы.

Я начала читать с трех лет, но отчетливо помню то, что читала перед школой, в возрасте лет пяти-шести, — «Волшебника Изумрудного города», все тома «Незнайки» и «Королевство кривых зеркал». Это были три книги, к которым я обращалась постоянно. Родители были счастливы, что я так люблю читать: меня можно было оставлять одну вечером допоздна и уходить в гости. «Незнайку на Луне» я читала во втором классе, а потом поражалась уже в университете, когда стала изучать «Капитал» Карла Маркса, — ведь я все это видела уже в «Незнайке», и благодаря этой книге политэкономию мне было выучить гораздо проще.

Потом я увлеклась Беляевым и Ефремовым, это где-то второй-третий класс, «Библиотека приключений», но уже к четвертому классу я узнала, что существуют Куприн и Мопассан. Как всякий нормальный ребенок, я очень любила все чего нельзя. У Куприна есть доступные для детей произведения, отец дал мне тома из собрания сочинений, и я послушно читала то, на что он указал. Потом к моей бабушке пришла в гости подружка, увидела у меня в руках один из томов и с ужасом сказала ей: «У тебя что, Сашенька Куприна читает?!» На что бабушка, не понижая голоса, ответила: «Ну она ведь читает не „Яму”».

Разумеется, когда все отвернулись, я побежала искать том с «Ямой»; мне даже в голову не приходило, что у Куприна может быть «взрослое», которое нельзя ребенку. Оказалось, что во взрослой жизни много интересного и неожиданного. «Трех мушкетеров» я брала почитать у соседа: в советское время купить книги подобного рода было невероятно сложно. У нас дома было очень много собраний сочинений классики, российской и зарубежной, но Дюма родители, видимо, не любили и не пытались достать. Ну и, конечно, Конан Дойль — как я полюбила в том возрасте детективный жанр, так и продолжаю любить.

Я училась в английской спецшколе, поэтому, кроме курса русской литературы, у нас был еще курс английской, и многое приходилось читать по этому предмету. Тогда я открыла для себя Хемингуэя, читала его на русском и английском.

Не могу сказать, что влюбилась в него: это, безусловно, не мой автор, но благодаря ему я поняла порочность одной своей детской привычки. В детстве мы как читаем: то, что неинтересно, пролистываем. А на «Старике и море» я споткнулась: прочитала от первой до последней строчки, не пропустив ни слова, настолько меня заворожил этот текст. Я поняла, что нельзя пролистывать, — если автор что-то написал, то это для чего-то нужно, он хотел выразить какую-то мысль, хотел донести до читателя что-то важное. Автор что-то тебе говорит, и глупо этого не слушать. Можно с этим не согласиться или сказать, что тебе не нравится, но сперва надо выслушать.

К Хемингуэю я впоследствии возвращалась и еще раз убедилась, что он мне не близок. Последнее, что я прочитала полностью, были «Острова в океане» (в студенческие годы я нашла эту книгу в парке на скамейке и взяла себе), а после этого пыталась перечитать то, что читала в детстве, — все меня оставляет равнодушной, и это понятно: мне не близки переживания человека, который всю жизнь пытался доказать самому себе и окружающему миру свою мужественность.

Толстого и Достоевского понять в школе невозможно, для этого нужен гениальный педагог, но таких мало. Я к ним вернулась уже после пятидесяти и убедилась в том, что оба они для меня люди крайне несимпатичные. Толстой — человек психически здоровый, но с очень большими особенностями на грани мракобесия, а Достоевский — это просто психопатология, которая мне не близка. Зато в Чехова я совершенно влюбилась, потому что поняла: основная масса его текстов, в том числе пьес, это стеб над интеллигенцией.

Во время учебы на юрфаке МГУ времени на чтение у меня было мало, к тому же я подрабатывала переводами юридической литературы. Я переводила научные криминологические журналы, а также книгу, учебник по криминологии, которая вышла в издательстве «Прогресс».

Эту книжку очень интересно было читать, она у меня до сих пор есть, и я периодически в нее заглядываю. Самым интересным там было то, что отсутствовало в советских криминологических учебниках, — описание разных психологических типов преступников с примерами конкретных преступных биографий (в английском языке это называют «преступными карьерами»). Там был Джесси Джексон, еще какой-то замечательный Том по кличке «Детская мордашка», был Аль Капоне, знаменитый гангстер, которого смогли взять только за неуплату налогов.

Современных авторов я читаю, но предпочитаю не обсуждать. Нон-фикшн я читаю только для того, чтобы собрать материал для новой книги. Например, это может быть книга по истории медицины, это могут быть воспоминания Николая Карабчевского «Около правосудия», это может быть учебник по пушному звероводству: что мне нужно для книг, то я и читаю.

Причем всякий раз это бывает по-разному: для «Обратной силы» прочитала очень много, а для «Казни без злого умысла» только две книги. В основе моих книг лежит воображение, оно позволяет мне построить сюжет, но если в нем есть углубление в какую-то профессиональную область знаний, которой я не владею, то никакое воображение тут не поможет — надо искать консультантов и читать специальную литературу.

Мне больше нравится читать на бумаге, нет такой возможности — читаю в электронном виде. В отпуск с собой везу чемодан бумажных книг, но, если все они окажутся неудачными, я всегда могу скачать то, что мне нужно. Иногда чтение бывает отдыхом, иногда работой: когда я готовилась к написанию книги «Смерть как искусство», мне нужно было перечитать пьесы Чехова, я получила от них колоссальное удовольствие, но читала их для работы. Любая книга может стать работой, и тогда я исчеркиваю ее карандашом, исписываю на полях, она становится моим рабочим материалом.

Источник: gorky.media